Белый Харбин: Середина 20-х - [11]

Главная бухгалтерия: главный бухгалтер — Михаил Иванович Степунин, помощник — Евлампий Александрович Семенов. Врачебно-санитарная часть: главный врач — А. Н. Григорьев. Центральная больница: старший врач — Николай Михайлович Иващенко. Ветеринарно-санитарный отдел: зав. — Андрей Стефанович Мещерский. Контроль: главный контролер — Георгий Константинович Гинс, помощник — Владимир Александрович Шульце. Служба эксплуатации: начальник — Евгений Николаевич Войтов, помощник — Василий Павлович Максимов. Железнодорожное полицейское управление: Н — ген. Вэнь Инсин, помощники — Кэ Сэн и Николай Герасимович Володченко, главный инспектор — Андрей Константинович Митрофанов. Внутренняя охрана — Н. Г. Володченко. Пенсионный отдел: зав. — Василий Евграфович Сентянин.

Земельный отдел: Н — Н. Л. Гондатти… Тут при упоминании этого имени я должен сделать небольшое отступление. Николай Львович Гондатти…

С жизнеописанием этой яркой личности в истории русского Дальнего Востока и русской эмиграции нас обстоятельно ознакомила серьезная монография хабаровского историка профессора Н. И. Дубининой «Приамурский генерал-губернатор Н. Л. Гондатти» (Хабаровск, 1997). Вместе с тем некоторые любопытные и яркие (хотя и далеко не бесспорные!) характеристики Николая Львовича содержит также одна из публикаций цикла о Харбине эмигрантского журналиста Льва Валентиновича Арнольдова (писавшего также под псевдонимами Виктор Сербский и П. Сольский). Этот материал Л. Арнольдова (1923) упоминается в работе Н. И. Дубининой кратко, и поэтому имеет смысл привести статью полностью.

«Харбин. IV Гражданин Гондатти

Если вы пойдете на харбинский форум, именуемый управлением КВЖД, то на втором этаже нередко можно встретить старика, небольшого роста, идущего характерной, чуть семенящей походкой, воспетой Пушкиным:

А старость ходит осторожно И подозрительно глядит.

У него одновременно строгое и обворожительно приветливое лицо. Острые глаза за стеклами очков. Одет как все одеты, даже гораздо проще, чем все. Бежит, несет под мышкой бумаги, раскланивается, ласково жмет почтительно протягиваемые руки. И новички, которые видят его впервые, жадно всматриваются в него, ловят каждое движение, глаз не спускают, пока он не скроется за тяжелой дверью Совета управления дороги.

Поезжайте в Николаевск, Владивосток, поезжайте в Хабаровск, все равно какой: атаманский или партизанский, вы всюду услышите: „Во времена Гондатти… При Гондатти… Когда был Гондатти… Если бы Николая Львовича сюда… Нет, Гондатти решил бы иначе… Николай Львович применял в подобных случаях… Гондатти знал, как в данном деле извернуться, он бы…“ Во имя Гондатти, именем этого „царского“ администратора до сих пор живет революционное Приморье, и horribile dictu, красные лидеры или нещадно копируют Гондатти, или выросли под его крылом: возьмите столпа соглашательства Куртеева, возьмите эсэрского шантеклера Прокопьева…

Все птенцы из орлиного гнезда…

А комиссар финансов Дальневосточного Совета народных комиссаров, молодой, жизнерадостный и пухлый „товарищ“ Калманович всегда при первой встрече успевал ввернуть в разговор:

— Я живу в доме Гондатти…

И это тешило его комиссарское самолюбие несравненно сильнее, чем подпись на кредитных билетах, выпущенных Краснощековым и скрепленных „жильцом дома Гондатти“. А в Омске, как радовались в бездарном Омске, когда пустили слух, что Гондатти согласился стать министром внутренних дел. Но на этого старика, который, не будь революции, покоился бы в кресте Мариинского дворца, законодательствуя в сановной усыпальнице, вместо того чтобы руководить продажей земельных участков в Нахаловке, — на него возлагались надежды и в имперском Петербурге.

После ухода Макарова кандидатура Гондатти шла вперед других, и если бы не царский каприз, то вместо „влюбленной пантеры“ Маклакова Россия попала бы в мягкие, но непреодолимые шоры административной системы, которая, возможно, предотвратила бы революцию. Даже враги не отрицают, что в лице этого человека русские потеряли умного, тонкого, гибкого администратора государственного масштаба. Гондатти сделал карьеру при самодержавии, с точки зрения многих, головокружительную карьеру, но ему, к сожалению, не удалось стать, как любил выражаться Столыпин, „главой правительства“.

В Германии, в Англии люди, подобные Гондатти, входят в историю Гладстонами, Биконсфильдами, Бюловыми, а у нас их губило отсутствие „связей“ в виде кузин Фифи, Мими или сиятельных тетушек. Гондатти весь в прошлом, и напрасно для многих это имя остается по сей день жупелом. Время Гондатти прошло, к власти он не вернется, даже если бы обстоятельства сложились в его пользу. Железные законы истории имеют свою логику. Но как „административная реликвия“, как „живая редкость“, Гондатти чрезвычайно интересен.

Вот штрихи воспоминаний, пусть апокрифических, но характерных. Гондатти всегда любил подчеркнуть свою аккуратность. Если заседание назначалось в 12, то с последним ударом часов курьер распахивал дверь и в ней появлялся подтянутый и деловитый Николай Львович. Боже упаси было опоздать. Все это знали и предпочитали лучше прийти за полчаса раньше, чем опоздать хоть на минуту.