Белый эскимос - [28]

Повзрослев, я стал таким сильным, что меня начали брать на бой морских животных в ледовых отдушинах. В один из таких дней, после того как я гарпуном прикончил своего первого тюленя, отец, раздевшись до пояса, лег на лед, а затем и протащил пойманного мной еще живого тюленя через свою спину. Мою первую добычу разрешили отведать только мужчинам, без остатка. Шкуру и голову припрятали под лед, чтобы я смог снова добыть этого же самого тюленя.

Следующей моей добычей стал олень, которого предстояло убить с помощью лука и стрел. Его также разрешалось есть только мужчинам, женщинам нельзя было к нему даже притрагиваться. Прошло еще время, я повзрослел настолько, что мог теперь отправиться на охоту за моржом. В день, когда я забил гарпуном своего первого моржа, мой отец закричал во всю мощь так, чтобы его услышали все жители округи: «Теперь мяса хватит на всех!»

Моржа переправили на буксире на сушу, лишь у самого берега его можно было забить до смерти. Прежде чем вытащить гарпун из его тела, мою мать, которой предстояло разделывать тушу, крепко привязали к швартовке. После лова первого моржа мне позволили лакомиться вкусными кусками, включая потроха, раньше мне их пробовать воспрещалось. Теперь женщинам, за исключением рожениц, также разрешалось питаться добытым мной моржом. Только моей матери приходилось быть осмотрительной, ведь меня назвали в честь младшего духа, Ауа, которого нельзя было обижать, поэтому матери приходилось соблюдать немало мер предосторожности. Ауа был моим духом-покровителем, следившим, чтобы никто не сделал ничего запрещенного. Например, мне нельзя было оставаться в иглу, если там переодевались женщины перед сном; женщинам не позволялось расчесывать волосы в моем присутствии.

И хотя для меня все уже было уготовано заранее, начиная с того дня, когда я был лишь плодом в утробе матери, я тщетно пытался перенять навыки и стать шаманом, но у меня ничего не получалось. Я побывал у многих знаменитых шаманов и приносил им крупные подарки, но они тут же передавали их другим людям, потому что, оставив их у себя, они подвергли бы угрозе гибели себя или своих детей. Однако и это мне не помогло. Я был словно рожден, чтобы преодолевать препятствия. И тогда я стал искать одиночества, и тягостные думы одолевали меня. Я мог вдруг без причины разрыдаться или впасть в тоску. Но неожиданно настроение могло резко измениться, принося с собой огромную, ничем не объяснимую радость – настолько сильную, что я не мог с собой совладать и изливал ее в песне, в замечательной песне, состоящей из одного-единственного слова: Радость! Радость! Радость! Как-то раз в разгар такого переполнявшего меня ликования, сам не зная как, я превратился в шамана и мог все видеть и слышать совершенно по-иному.

Каждый настоящий шаман должен вначале испытать внутреннее просветление в своем теле, голове или в сердце. Это что-то наподобие горящего пламени, позволяющего лицезреть то, что сокрыто от других: уметь видеть в темноте с закрытыми глазами, узнавать будущее или прочитывать тайны других людей. Я почувствовал, что сумел овладеть этой чудесной силой, мог исцелять больных, путешествовать в страну мертвых, разыскивая там пропащие души, или устремляться навстречу великому духу моря, чтобы выпросить у него удачного лова. А еще я мог творить чудеса, убеждающие людей в моих сверхъестественных способностях.

Моим первым духом-помощником был мой тезка, младший дух Ауа, живущий на побережье. Когда он являлся, вход в жилище приподнимался вместе с крышей, я получал дар видения такой силы, что мог одним взглядом пронзить стены жилища, небо и землю. Пока я пел, младший дух Ауа озарял меня изнутри внутренним светом, после чего он, оставаясь для других невидимкой, присаживался в углу прихожей, всегда готовый явиться на мой зов.

Вторым моим духом-помощником стала акула: как-то раз, когда я сидел в каяке, она подплыла ко мне и, перевернувшись на бок, прошептала свое имя. Я был поражен, потому что мне не доводилось никогда раньше видеть акул – здесь они большая редкость.

В песне, которой я вызывал духов, слов было немного. Она звучала так:

Радость, радость, радость, радость!

Я вижу младшего прибрежного духа, моего тезку.

Радость, радость!

Эти слова я повторял до тех пор, пока в приступе страха не заливался слезами, после чего внезапно начинал сотрясаться всем телом, выкрикивая при этом: «А-а-а-а, радость, радость! Хочу домой, радость, радость!»

«Нам страшно»

Много вечеров подряд мы с Ауа обсуждали всевозможные бытовые уклады и табу, но разговор не выходил за рамки длинного перечня разрешенного и запрещенного. Все были прекрасно осведомлены, как следует поступать в каждом конкретном случае, однако на мой вопрос – почему? – ответа не было. Здешних эскимосов удивляло, что я не мог удовлетвориться полученным знанием об их религиозных убеждениях, а хотел еще разузнать об их происхождении. Слово, по обыкновению, взял Ауа, который когда-то обещал ответить на мои вопросы; он вдруг поднялся и, словно подчиняясь наитию, позвал меня выйти наружу.

В тот день выдалась необыкновенно суровая погода, и так как после нескольких дней удачной охоты мяса у нас было предостаточно, я предложил своему хозяину остаться дома, чтобы позволить мне окончить часть работы. Короткий день уже давно растворился в послеобеденных сумерках, на небо поднялась луна, чей свет помогал разглядеть все далеко впереди. Белые рваные облака проносились по небу, ветер метался по стойбищу, залепляя снегом нам глаза и рты. Глядя мне в глаза, Ауа произнес: