Белый дом. Президенту Обама лично в руки. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - [58]

Шрифт
Интервал

“Отчего звоню то, Олег Малышев умер. Печень. Рак. Дали пару месяцев жизни. Могилу себе подобрал. Мужественный парень…”. И опять печень. И опять рак. И опять непьющий в доску. Жена молодая. Бизнес свой. Живи только. Нет, приговаривает тот кто наверху самом, время твое, Олежек дорогой вышло все и без остатка, отправляйся ка ты, полный помыслов и замыслов человек еще совсем молодой навсегда под доску крепкую дубовую да плиту мраморную тяжелую к червям могильным в землицу сырую на погост что на Микулинецкой.

Жора Мусийчук, Савицкий, Балабанов… Перфиля… ты узнаешь об этом спустя годы, а сколько их, навсегда ушедших, ты и не знаешь. “Как, ты жив?!”. Оказывается меня опять с кем то спутали. На сей раз с начальником связи. А до этого с одним доктором которого разрубали на шматки, запаковали в черные целофановые мешки такие плотные, может кто знает, и выбросили на помойку. Вам бы понравилось? Одно утешает. Говорят жить долго будешь. Да не хочу долго. Хочу так как хочу. А как хочу не получается. Не выходит. Совсем причем. Так зачем долго, спрашивается?

Лева закончил дни свои на Земле Предков, Рек в Сочи, Костенко в Киеве. Личаковское кладбище в Киеве, хотя, что я говорю такое, личаковское это во Львове, там упокоился Женя Лойко, (пылинки с себя сдувал, в год три рюмки, бассейн, корт, диета, а помер едва за сорок, рак надпочечника, это же надо), а в Киеве Лукьяновское, мы стоим кружком молча со стаканами над малюсинькой мраморной дощечкой под которой покоится прах, все, что осталось от человека сгинувшего в Италии.

Кто разбился, кто утонул. Поразбивались многие, утопли единицы. Валера Червоноокий например. Что своей смертью не помрет оно было ясно сразу, но ж никогда не ожидаешь такого, чтоб человек взял и в воду канул. Или. Тебя в морг вызывают по долгу службы посреди ночи. Сначала он ее пристрелил, затем себя прикончил. Ты глядишь на эти еще не совсем охололые нагие тела и батюшки светы! Третьего дня как у обоих рыбу покупал.

Любаша… ангелоподобная, тебя нашли завонявшуюся на заплеваном полу где – то спустя неделю. В последний раз мы виделись, я помню точно, ровно 25 лет тому, стоял чудный летний вечер, мы сидели с Пекусем в ресторане, еще окна были открыты, и тут ты подвалила с очередным, каким по счету в твоей беспутной жизни, Любаша, кадром.

“Лаванда, горькая лаванда…” завывал саксофон в руках чародея Зозуляка (а ты то от чего помер Орест?!) и ты пьяно висла на сей раз на шее очередного кадра заливая жизнь горькую свою красотки, познавшей в жизни все кроме любви, без которой, как оказалось тебе жизнь и не жизнь А я сидел себе и дудлил себе же потихоньку под Орестово саксофонофо жуткое завыванье вместе с Пекусем, оба были в алкогольном (каким по счету, правда как всегда недолгим!) отрицалове минералку, только глаза все прищуривал да прищуривал, особо когда ты выгибалась, как кошечка так, в такт музыке станом своим гибким таким до умопомраченья, ах Лаванда, горькая Лаванда, до чего ж ты хороша, Лавандушка горькая такая.

Некогда мы сиживали так же, правда в другом городе и во времена другие, да неважно, еще тогда я понял, ты из тех женщин которые не могут сами, есть женщины которые могут, а есть которые нет, не могут без мужчин, без любви которые не могут, которые чахнут и гибнут без нас, чахнущих и так же гибнущих без вас, вопрос лишь времени. Тебе его было отпущено слишком мало, ангелоподобной, закончившей свою жизнь в одиночестве на заплеваном полу уж не знаю в бедности там или богатстве, да кой черт разница, когда над тобой закружили синие мухи, а ножки твои, на кои таращился каждый мимо и рядом проходящий, покрылись ослизлой смрадной липкой суковицей. Смарж. Огромный памятник трем сестрам Смарж. Зарубленых вночи отцом родным. Из одноклассников ты была первой попавшей в царство теней. Затем Володя Герасименко. Затем Миша Гулида. Спился. Уже и сын его разделил отцову судьбу. Затем Игорь Пересада. Мария, Наташа… Институтские товарищи, сокурсники. Американские знакомые. Коллеги. Вчера ты вытаскивал с ним на гору “восьмерку”, а сегодня он взял себе и помер тихо. И ты не удивляешься особо. Вернее сказать совсем ничему не удивляешься. Разве тому, что жив еще сам.

Толстой Лев. Болконский: «Михаил Илларионович, что вы думаете о завтрашнем сражении?». «Думаю, оно будет проиграно. Об этом я уведомил графа Толстого и просил передать Государю».

Суд. А перед зданием суда самым, перед входом, на остановке, здесь же, под носом самым, бомжатник, пакунки, повозки, причандалы, скарб, черти – что, и что судьи эти, они что, проходят изо дня в день мимо этой вонючей кучи малы отправлять ПРАВОСУДИЕ?!

Зал судебного заседания В-2. Час тридцать пополудни августа четвертого 2011 того. “Что думаю я о предстоящем судебном решении? Уверен абсолютно, оно будет не в мою пользу. Об этом мне некого уведомить кроме самого себя ”.

“Да, клянусь…” повторяю вслед, подняв правую руку “ …правду и только правду”.

Ваша Честь! Я буду краток. I well be brief. Трудился прилетел работа нет бумажка нет пришел калледж ноябрь за бумажка выгнали февраль без бумажка моя не учат пачиму стену учат смотрят стену читают стену бумажка читают медленно слогами нет язык такой в мире латиноанглийском я не понимай я не знай я нежный плакать спрашивай давай пачиму стена учишь как говорить телефону правильна как улибаться правильна как сидеть правильна как рука пожимать чтоб не сильно била и не слабо била правильна как голова наклонять и какой сторона правильна как глаза смотреть правильна как нос искать правильна где искать правильна когда искать правильна а мой стену не панимай бумажка не панимай ничего не панимай как правильна будет…


Еще от автора Игорь Афанасьевич Угляр
Автопортрет

Самая потаённая, тёмная, закрытая стыдливо от глаз посторонних сторона жизни главенствующая в жизни. Об инстинкте, уступающем по силе разве что инстинкту жизни. С которым жизнь сплошное, увы, далеко не всегда сладкое, но всегда гарантированное мученье. О блуде, страстях, ревности, пороках (пороках? Ха-Ха!) – покажите хоть одну персону не подверженную этим добродетелям. Какого черта!


Белый дом. Президенту Трампу лично в руки. Как строитель строителю. ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Обычный советский гражданин, круто поменявший судьбу во времена словно в издевку нареченрные «судьбоносными». В одночасье потерявший все, что держит человека на белом свете, – дом, семью, профессию, Родину. Череда стран, бесконечных скитаний, труд тяжелый, зачастую и рабский… привычное место скальпеля занял отбойный молоток, а пришло время – и перо. О чем книга? В основном обо мне и слегка о Трампе. Строго согласно полезному коэффициенту трудового участия. Оба приблизительно одного возраста, социального происхождения, образования, круга общения, расы одной, черт характера некоторых, ну и тому подобное… да, и профессии строительной к тому же.


Рекомендуем почитать
2024

В карьере сотрудника крупной московской ИТ-компании Алексея происходит неожиданный поворот, когда он получает предложение присоединиться к группе специалистов, называющих себя членами тайной организации, использующей мощь современных технологий для того, чтобы управлять судьбами мира. Ему предстоит разобраться, что связывает успешного российского бизнесмена с темными культами, возникшими в средневековом Тибете.


Сопровождающие лица

Крым, подзабытые девяностые – время взлетов и падений, шансов и неудач… Аромат соевого мяса на сковородке, драные кроссовки, спортивные костюмы, сигареты «More» и ликер «Amaretto», наркотики, рэкет, мафиозные разборки, будни крымской милиции, аферисты всех мастей и «хомо советикус» во всех его вариантах… Дима Цыпердюк, он же Цыпа, бросает лоток на базаре и подается в журналисты. С первого дня оказавшись в яростном водовороте событий, Цыпа проявляет изобретательность, достойную великого комбинатора.


Я ненавижу свою шею

Перед вами ироничные и автобиографичные эссе о жизни женщины в период, когда мудрость приходит на место молодости, от талантливого режиссера и писателя Норы Эфрон. Эта книга — откровенный, веселый взгляд на женщину, которая становится старше и сталкивается с новыми сложностями. Например, изменившимися отношениями между ней и уже почти самостоятельными детьми, выбором одежды, скрывающей недостатки, или невозможностью отыскать в продаже лакомство «как двадцать лет назад». Книга полна мудрости, заставляет смеяться вслух и понравится всем женщинам, вне зависимости от возраста.


Воскресшие боги (Леонардо да Винчи)

Италия на рубеже XV–XVI веков. Эпоха Возрождения. Судьба великого флорентийского живописца, скульптора и ученого Леонардо да Винчи была не менее невероятна и загадочна, чем сами произведения и проекты, которые он завещал человечеству. В книге Дмитрия Мережковского делается попытка ответить на некоторые вопросы, связанные с личностью Леонардо. Какую власть над душой художника имела Джоконда? Почему великий Микеланджело так сильно ненавидел автора «Тайной вечери»? Правда ли, что Леонардо был еретиком и безбожником, который посредством математики и черной магии сумел проникнуть в самые сокровенные тайны природы? Целая вереница колоритных исторических персонажей появляется на страницах романа: яростный проповедник Савонарола и распутный римский папа Александр Борджа, мудрый и безжалостный политик Никколо Макиавелли и блистательный французский король Франциск I.


На пороге

Юсиф Самедоглу — известный азербайджанский прозаик и кинодраматург, автор нескольких сборников новелл и романа «День казни», получившего широкий резонанс не только в республиканской, но и во всесоюзной прессе. Во всех своих произведениях писатель неизменно разрабатывает сложные социально-философские проблемы, не обходя острых углов, показывает внутренний мир человека, такой огромный, сложный и противоречивый. Рассказ из журнала «Огонёк» № 7 1987.


Дни чудес

Том Роуз – не слишком удачливый руководитель крошечного провинциального театра и преданный отец-одиночка. Много лет назад жена оставила Тома с маленькой дочерью Ханной, у которой обнаружили тяжелую болезнь сердца. Девочка постоянно находится на грани между жизнью и смертью. И теперь каждый год в день рождения Ханны Том и его труппа устраивают для нее специальный спектакль. Том хочет сделать для дочери каждый момент волшебным. Эти дни чудес, как он их называет, внушают больному ребенку веру в чудо и надежду на выздоровление. Ханне скоро исполнится шестнадцать, и гиперопека отца начинает тяготить ее, девушке хочется расправить крылья, а тут еще и театр находится под угрозой закрытия.