Белый Бурхан - [22]
Чойсурен осклабился:
— Молодых и красивых ховраков, вроде тебя, он только ночью и вызывает, когда у него бессонница… Хе-х!
Пунцаг пропустил насмешку мимо ушей: самое страшное было позади — Жамц не выгнал его из дацана, не отдал на расправу стражникам, не послал чистить отхожие места и разгребать свалки нечистот, а оставил при себе. Даже оставшуюся работу передал другим ховракам, отправив его отдыхать. Почему же ему ждать худшего, если все пока складывается хорошо?
Глаза слипались, будто кто их промазал клеем для дерева. Если не умыться холодной водой, можно заснуть на ходу.
Пунцаг взболтнул медный кувшин для омовений, попросил:
— Полей, Чойса!
— Полить? Зачем? — пожал тот плечами. — Тебя ждет зеленая целебная ванна у гэлуна. Он приказал не выливать воду, а оставить ее для тебя… Хе-х!
Но кувшин взял, полил на спину, шею, руки. Завистливо вздохнул совсем по-стариковски:
— Красивое и тугое тело у тебя. Бурхана лепить можно.
— А ты что, и бурханов лепил? Сам?
— Приходилось, Пунц… Здесь всему научат!
Своего обычного «хе-х!» Чойсурен на этот раз почему-то не прибавил — отвернулся, сокрушенно махнув рукой.
Темно, пусто и холодно в коридоре, но дверь в покои ширетуя была открыта, и желтый квадрат света лежал на чисто выметенных серых плитах. Пунцаг нерешительно остановился: может, не ждет его ширетуй, а просто ему душно?
Как ни тихо шел Пунцаг к двери, но Жамц услышал:
— Входи и закрой дверь. Дует.
Гэлун полулежал, подложив под голову и спину алые сафьяновые подушки. Пунцаг хотел сесть перед ложем ширетуя в позе сухрэх, но Жамц поморщился:
— Теперь мы равны перед небом, как ламы! Ты отныне баньди. И хоть это решил не я, но… — Он заворочался, поправляя сползающее покрывало. — Можешь сесть на край моего ложа.
Пунцаг смутился и остался стоять на пороге.
Жамц понимающе усмехнулся:
— Длинные языки дацана уже наговорили мерзости про меня? Хотел бы я знать, кто это делает!
Пунцаг не ответил, только еще ниже опустил голову.
— Это хорошо, что ты не выдаешь своих друзей! — рассмеялся гэлун. Значит, тебе можно доверять в более серьезных делах!
Он выпростал руку из-под покрывала и указал ею на табурет, где горкой лежали аккуратно сложенные одежды ламы, придавленные бронзовыми атрибутами святости — дрилгой и ваджрой,[55] знаменующих мужское и женское начала жизни.
— Прими ванну и переоденься.
У Пунцага сами по себе подогнулись колени:
— Я не достоин, гэлун! Я — пыль у ваших ног!
— Встань, баньди, — рассмеялся Жамц. — В ламы без сорока вопросов и клятвы[56] перевел тебя не я… Завтра мы с тобой уезжаем в Тибет. Меня призвал под свою руку сам таши-лама. Ты едешь со мной, и потому тебе необходимо быть ламой, а не ховраком…
— Я не могу выполнить ваш приказ, ширетуй. Отдайте лучше меня Тундупу, если я в чем-то виноват…
Жамц сделал вид, что не расслышал его лепета, тем более, что у Пунцага перехватило горло и он скорее шипел, чем шептал.
— Ты еще здесь? — удивился он.
— Я жду другого приказа…
По лицу гэлуна прошла легкая тень досады, сменившись спокойной и ровной улыбкой, затеплившейся на губах:
— Ты будешь посвящен в тайну, но об этом пока не следует болтать на радостях. Ты нужен Тибету и именно поэтому ты — лама.
— Я вас понял, гэлун.
— Иди и делай, что я тебе приказал!
Пунцаг дрожащими руками взял приготовленные для него одежды и снова вопросительно уставился на гэлуна: а вдруг тот пошутил от скуки и сейчас последует его хохот, а потом и все остальное, на что так упорно и старательно намекали ему ховраки.
— Иди же!
Пунцаг на цыпочках прошел к указанной гэлуном двери, осторожно прикоснулся к ней рукой. Она беззвучно распахнулась, и новоиспеченный лама увидел большой дубовый чан с серебряными обручами и подобострастно склоненную фигурку Бадарча.
Плотно прикрыв дверь, Пунцаг подошел к чану с чуть мутноватой водой, благоухающей травами, опустил руку. Вода была еще теплой. Потоптавшись, он начал раздеваться, не обращая внимания на Бадарча, глядевшего на него теперь с изумлением и плохо скрываемой завистью.
— Вам помочь… э-э… баньди?
— Возьми эти одежды, повесь их на крюк и можешь идти. Я помою себя сам.
— Слушаюсь… э-э… баньди!
Но не ушел. Он хотел собственными глазами увидеть, как вчерашний ховрак, над которым они с Чойсуреном беззлобно посмеивались, вдруг и сразу стал ламой, святым, теперь для них недосягаемым… За что ему такая честь? За какие заслуги? Разве у них с Чойсуреном меньше заслуг перед ширетуем и дацаном?
Пунцаг вздрогнул, когда Бадарч прикоснулся к нему:
— Не надо. Я сам!
— Вы не сможете, баньди, вымыть себе спину! Ловкие руки у Бадарча! И совсем не похожи на грубые мозолистые руки других ховраков. Может, он женщина не только для гэлуна, а вообще — женщина?
И тотчас Пунцаг услышал шелестящий шепот Бадарча:
— Как это тебе удалось, Пунц? Я-то для него все делал, а одежд ламы так и не получил! За особые услуги он мне платил только деньги… Замолви за меня слово гэлуну!
— Об этом рано говорить, — пробормотал Пунцаг смущенно. — Вот, когда мы с гэлуном вернемся из Тибета…
Он вспомнил предупреждение Жамца и тотчас прикусил язык. Но было поздно — Бадарч уже услышал. Побледнел, отшатнулся, выронил мочалку:
Они брат и сестра в революционном Петрограде. А еще он – офицер за Веру, Царя и Отечество. Но его друг – красный командир. Что победит или кто восторжествует в этом противостоянии? Дружба, революция, офицерская честь? И что есть истина? Вся власть – Советам? Или – «За кровь, за вздох, за душу Колчака?» (цитата из творчества поэтессы Русского Зарубежья Марианны Колосовой). Литературная версия событий в пересечении с некоторым историческим обзором во времени и фактах.
С младых ногтей Витасик был призван судьбою оберегать родную хрущёвку от невзгод и прочих бед. Он самый что ни на есть хранитель домашнего очага и в его прямые обязанности входит помощь хозяевам квартир, которые к слову вечно не пойми куда спешат и подчас забывают о самом важном… Времени. И будь то личные трагедии, или же неудачи на личном фронте, не велика разница. Ибо Витасик утешит, кого угодно и разделит с ним громогласную победу, или же хлебнёт чашу горя. И вокруг пальца Витасик не обвести, он держит уши востро, да чтоб глаз не дремал!
В начале девятнадцатого столетия Британская империя простиралась от пролива Ла-Манш до просторов Индийского океана. Одним из строителей этой империи, участником всех войн, которые вела в ту пору Англия, был стрелок Шарп. В романе «Тигр стрелка Шарпа» герой участвует в осаде Серингапатама, цитадели, в которой обосновался султан Типу по прозвищу Тигр Майсура. В романе «Триумф стрелка Шарпа» герой столкнется с чудовищным предательством в рядах английских войск и примет участие в битве при Ассайе против неприятеля, имеющего огромный численный перевес. В романе «Крепость стрелка Шарпа» героя заманят в ловушку и продадут индийцам, которые уготовят ему страшную смерть. Много испытаний выпадет на долю бывшего лондонского беспризорника, вступившего в армию, чтобы спастись от петли палача.
События Великой французской революции ошеломили весь мир. Завоевания Наполеона Бонапарта перекроили политическую карту Европы. Потрясения эпохи породили новых героев, наделили их невиданной властью и необыкновенной судьбой. Но сильные мира сего не утратили влечения к прекрасной половине рода человеческого, и имена этих слабых женщин вошли в историю вместе с описаниями побед и поражений их возлюбленных. Почему испанку Терезу Кабаррюс французы называли «наша богоматерь-спасительница»? Каким образом виконтесса Роза де Богарне стала гражданкой Жозефиной Бонапарт? Кем вошла в историю Великобритании прекрасная леди Гамильтон: возлюбленной непобедимого адмирала Нельсона или мощным агентом влияния английского правительства на внешнюю политику королевства обеих Сицилий? Кто стал последней фавориткой французского короля из династии Бурбонов Людовика ХVIII?
Новый приключенческий роман известного московского писателя Александра Андреева «Призрак Збаражского замка, или Тайна Богдана Хмельницкого» рассказывает о необычайных поисках сокровищ великого гетмана, закончившихся невероятными событиями на Украине. Московский историк Максим, приехавший в Киев в поисках оригиналов документов Переяславской Рады, состоявшейся 8 января 1654 года, находит в наполненном призраками и нечистой силой Збаражском замке архив и золото Богдана Хмельницкого. В Самой Верхней Раде в Киеве он предлагает передать найденные документы в совместное владение российского, украинского и белорусского народов, после чего его начинают преследовать люди работающего на Польшу председателя Комитета СВР по национальному наследию, чтобы вырвать из него сведения о сокровищах, а потом убрать как ненужного свидетеля их преступлений. Потрясающая погоня начинается от киевского Крещатика, Андреевского спуска, Лысой Горы и Межигорья.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.