Белый Бурхан - [19]

Разрушитель сансары, бог смерти Мара, злобный дух чревоугодия и развлечений сделает все остальное без жреца Бонпо, если этот трусишка, обжора и хлюпик не поймет святых символов огня, зашифрованных в кресте из молний…

Чай еще не закипел, и Чочуш, не в силах совладать с самим собой и своим аппетитом, нерешительно поднялся с камня:

— Пойду посмотрю коня.

Дугпа Мунхийн кивнул: он и сам хотел, чтобы парень отлучился и дал ему возможность совершить жертвоприношение Агни Йоге и прошептать несколько стихов из первой самхиты великих Вед…[48]

У Чочуша подгибались колени от страха, пока он шел к коню. Таким кинжально-острым и каменно-тяжелым был взгляд дугпы, которым тот его провожал. Чочуш уже понял, что попал в плен к колдуну, перед которым все кермесы и дьельбегены — ничтожества. От голоса дугпы все обрывалось внутри, а взгляд колдуна прожигал насквозь, и его можно было чувствовать даже здесь, за каменным щитом скалы.

А Куулар в это время снял с огня закипевший чай, пригладил руками пламя, заставил его вытянуться вверх сверкающим столбом, оторваться от головешек, расплющиться и снова стрелой воткнуться в землю, чтобы получить награды жреца — кости, куски жира и глоток золотистого божественного напитка сомы, выплеснутого из плоской фляжки прямо в середину костра. Потом Куулар поднял молитвенно сложенные ладони вверх и зашептал изменившему свой цвет пламени:

— О великий и бессмертный Агни Йога! Твоя небесная кровь течет в моих жилах, делая меня сильным и могущественным! Помоги мне расколоть горы и свернуть пустыню, чтобы я мог облобызать священные ступени моего монастыря Шаругене!

Едва Куулар развел ладони, как пламя костра вздрогнуло и погасло, пустив серо-зеленые дымки, пахнущие полынью и перцем.

— Благодарю тебя, великий и бессмертный! Он сделал большой глоток из фляжки и встал: бог небесного огня разрешил ему шествовать к цели, но он не дал знака для молодого спутника Куулара. Агни донесет его просьбу до Варуны, а тот везде и во всем любит порядок! Если будет знамение умереть Чочушу, он умрет… И знак этот должен дать горный дух, стоящий часовым у могил и принимающий облик то претов, то читипатов.[49] А те, как известно, близки к земле и небу одинаково…

Вернулся Чочуш, спросил, не глядя на дугпу Мунхийна:

— Мы пойдем ночью?

— Зачем? Мы пойдем утром, — строго сказал Куулар. — Иди в пещеру и спи, как тебе удобно. На восходе солнца я тебя подниму.

— Но я… Я не хочу спать, дугпа! Я опять хочу есть.

— Ты съел достаточно мяса. Иди спать. Спать! Куулар сделал пас руками, разведя и перекрестив их. У Чочуша окаменело лицо, закрылись глаза и он неслышной тенью двинулся к расщелине. Колдун посторонился, уступая ему дорогу.

Третье лето бродил в горах и лесах Алтая и Саян Куулар Сарыг-оол, пугая камов и лам, пастухов и монахов-отшельников хинаяны своей черной шапкой и таким же черным гау-талисманом на черном шнурке, где хранилась плоская мужская серьга с красным камнем — алун самого таши-ламы, которому еще не пришло время красоваться в мочке левого уха, оттягивая ее чуть ли не до плеча. Но и сейчас уже с Кууларом не спорят, опускают перед ним глаза красношапочники и желтошапочники. Помнят, что именно жрецы черной секты вложили в руки благословенного Цзонхавы резец, которым он подправил буддизм, превратив его в новую ветвь религии, а Тибет, где еще совсем недавно царственно лежал шаманизм Бонпо, в твердыню ламаизма.

Но сейчас нужен новый реформатор того, что создано Цзонхавой. Ламаизм портится, расцвечивается оттенками ложных верований, которые, как плесень, разъедают его гранит и кремень. Ламаизм надо очищать от ложных и заумных толкований, отсекать мертвые куски, как сухие ветви с живого дерева. И сделать это может только жертвенный нож Бонпо… Приверженцы реформации готовы к своему подвигу и не хотят ждать, когда сами по себе сольются вместе будущие верховные божества — Джаганнатх и Майтрейя. Потому и не сидят в своем Шаругене жрецы, что некогда ждать!

Родители первыми спасают своих детей. И ради спасения истин ламаизма стоит испытывать голод и холод, топтать обувь и верить, что носители мировой души человечества, атманы, для того и приходят в мир печали и мучений, чтобы указать дорогу к истине. И в этом смысле каждый из жрецов Бонпо — атман, которому нет дела до пустяков и которому все святыни буддизма должны идти навстречу! Но этого нет. А он, атман Куулар, шел с протянутой рукой, сжимая факел веры, и открытым сердцем, полным любви. Почему же все хранители буддийских святынь видели в его руках оружие, а в сердце ложь?

Раньше для него неприступным был только Кайлас — место пребывания мощных отшельников, теперь к нему прибавился и Хемчик его родной Тувы, хотя здесь и лживых отшельников остались единицы, а мудрецы напрочь перевелись… Кто-то его постоянно опережал в стремлениях, но почему же он невидим Куулару даже внутренним взором?

Если бы Куулар был простым смертным, а не жрецом Бонпо, он бы сказал в свое оправдание: это судьба. Но судьбы нет и быть не может, а есть только воля богов и неба, которым нельзя противиться. Но их волю можно использовать и обратить себе на пользу!