Белым по черному - [10]
Шрифт
Интервал
Молчаливый, спокойный упрек твой встречаю открыто
И заранее знаю, что меня ждет впереди:
Берег моря, усталый старик и разбитое наше корыто.
«Проходит жизнь — ты не следи шагов…»
Проходит жизнь — ты не следи шагов,
Тут не поможет бденье и охрана.
Но долго не устанет гнаться кровь,
Будя приливом тело утром рано.
Но береги, но нежь и радуй друга,
Не дай заметить под ногами склон,
Пока созреет смертная разлука,
И возвратится одинокий сон.
Тогда ты в шуме трав услышишь ясно
Обрывки жалоб, непонятных слов
И вдруг поймешь, что с нашей, теплой, красной,
Слилась в земле зеленая их кровь.
Роща(«Сквозит роковой наготой…»)
Сквозит роковой наготой
Обнищавшая роща моя.
Притаясь, проскользит
Окаянный и тощий
Беспутный ноябрьский ветер.
Моих бездыханных дерев
Морозом сожженные, смутные ветви,
Их лик искаженный
Грозит, завещает, и просит мгновенье
Последней, смертельной мольбой,
Мятельной тоской заклинает, уносит:
— Отмщенье!
— Весна!
«С веселой трепетной тревогой…»
С веселой трепетной тревогой
Взлетела стайка воробьев.
Легко стекает день отлогий
В прохладу стынущих ветров.
Лес не торопится, он стройно
Обдумывает про себя
Закат медлительно спокойный,
Залегший далеко в степях.
Уходит день, на день похожий,
Густеет сумрак заливной.
Остановись и ты, прохожий,
Дохни немертвой тишиной.
«Ночь уронила лунный иней…»
Ночь уронила лунный иней
По серебрящейся земле.
Туманы ходят по равнине,
Готовят проводы зиме.
Но утро бережет покой,
Встает заря довольно поздно
И будит осторожный воздух
Чуть розовеющей рукой.
И ветром оживился лес,
Шумит небес освобожденье,
И воздух, шалый и весенний,
Разносит солнечную весть.
И вот уж снега не осталось,
И затененный сохнет склон,
И вдаль, на север мчится хаос
Под лязги половодных волн.
Уже в лесах листок неверный —
Улыбка сумрачных ветвей, —
И ветры, утренние ветры
Над одичалостью полей!
Пройди в поля. Там тешит ширь,
И мягко воздуха движенье.
Глухой благословенный мир
Хранит растений пробужденье.
По вспухшей кожуре земли
Бредут покорные волы,
Взрывая глубь, ероша комья,
И волен шаг, и громок крик,
И благодушен лес-старик
И путь веселого бездомья.
Потешат первый пот и усталь,
И темной силой встанет кровь,
И каждый напряженный мускул
Пронзит усилье, как любовь.
И, как любовь, вспьянит и кинет
В глухой разлив кипящих сил,
В непреломляемой гордыне
Натянутых, как струны, жил.
Гудит весеннее раздолье
В могучем радостном огне.
Сохой израненное поле
Лежит в дремучей тишине.
И вечер сумерки посеет,
И выйдет на небо закат,
И станут ближе и яснее
За тучей своды райских врат.
«Все позади — и бурь размах…»
Все позади — и бурь размах,
И брызги бьющегося счастья,
И алчный смех, и смертный страх,
И красота, и безобразье.
Открыт мой взгляд, хоть стан согбен, —
Бесстрастна высь потухших молний.
О, вопли ветра о судьбе
Несовершенной и неполной!
Какой пронзительный простор,
Как даль восторженно пустынна!
Все отошло, и с этих пор
Душа свободна и невинна.
О, легкая, не трепещи,
Тебе ль не выдержать сравненья:
Пустыня, солнце, и в тиши
Тяжелых волн сердцебиенье.
Итоги(«Как быстро дни летят…»)
Как быстро дни летят,
Как нежно пахнет осень.
И вновь находит взгляд
Раздавшуюся просинь.
За долгий год забот,
За год труда и пенья —
Что сердце назовет
Своим приобретеньем?
Я помню рев машин
Над борющимся лугом,
Смятение лавин
Зеленого испуга.
И, жданный чтя конец,
Запомнил каждый мускул
И отдыха свинец,
И жгущуюся усталь.
Глядит, глядит душа —
Мой груз, мой клад принесен
В амбарах урожай,
Да две-три новых песни.
Перелет(«Наливаясь, мутясь, тяжелело дремучее лето…»)
Наливаясь, мутясь, тяжелело дремучее лето,
Тяготясь пустотой, застывал оплывая янтарь.
Тишина озирала поля. Подрастающим ветром
Доносило острее с нолей горьковатую гарь.
И утра, холодея, подолгу мутясь голубели,
Когда нехотя тучи раскутывал поздний восток.
В небе солнце устало, а птицы не знали и пели,
Предугадывая всеми перьями близкий восторг.
Шумный ветер, тревожно клубясь, призывает кочевье,
Гонит трепетный лист в вышину, Догоняет лазурь,
И безумным ветрам трепеща рукоплещут деревья,
Тем ветрам, что трубили веселые праздники бурь.
Птица крыльями бьет и клюет оперившийся воздух,
Перебоями столпленных волн возмущая простор,
Он врывается в грудь и кипит, животворен и жесток,
Он огромные синие крылья над нами простер.
Облака и листы разлетаются, клича тревогу.
Ветер рвет высоту, отступает последняя пядь.
Несмолкающий рог! О, в бессмертную нашу дорогу!
Возвращенное небо над нами сияет опять.
«Я уплыву на маленькой лодченке…»
Я уплыву на маленькой лодченке,
Испуганно и строго глядя вдаль,
Туда, где по изгибу горизонта
Коснулась неба смелая вода.
Я вниз взгляну, вся потускнев от грусти,
Не улыбнусь на смех и ласки волн,
Увижу дно и дрогну от предчувствий,
И задержавшись дрогнет вдруг весло.
Когда же отслужит свой молебен,
И первая звезда подаст сигнал из мути, —
Я выполню свой неповторный жребий,
Но не с победой кончу краткий путь.
Туманы курят поутру над взморьем,
И волны рушатся на сбившийся песок…
Старик какой-то пристально посмотрит,
Найдя мое уплывшее весло.
«Я стерегу родное пепелище…»
Я стерегу родное пепелище
На недоступной тишине вершин,
И дни плывут задумчивей и чище,
И осень бродит в сумраке долин.
Золотокудрая овеяла леса
Усталостью уже ненужной ласки.