Белые зубы - [13]
Свиданий как таковых у них не было. То есть не было традиционных цветов и вечеринок, походов в кино или ресторан. Иногда, когда кончалась трава, Райан вел ее в большой сквот в Северном Лондоне, где восьмушка выходила дешевле и обкуренные люди, не способные отличить лицо от салфетки, радовались тебе как лучшему другу. Райан уютно устраивался в гамаке и после нескольких затяжек переходил от своего обычного односложного состояния к полной прострации. Не курившая Клара, сидя у его ног, смотрела на него с восхищением и пыталась участвовать в разговоре. Ей нечего было рассказать, не то что Мерлину, Клайву, Лео, Петронии, Ван-Ши и остальным. Она не знала баек про элэсдэшные поездки, полицейские облавы или марши на Трафальгарской площади. Однако Клара завела друзей. И будучи девочкой находчивой, развлекала эту разношерстную компанию хиппи, фриков, шизиков и отморозков иными страшилками: про адское пламя и вечные муки, про любовь дьявола к фекалиям, его страсть к сдиранию кожи, выжиганию глаз каленым железом и отрыванию гениталий — все это Люцифер, изощреннейший из падших ангелов, приберегал для 1 января 1975 года.
Постепенно предмет по имени Райан Топпс стал вытеснять на задворки Клариного сознания мысль о конце света. В ее жизни появилось много других предметов, столько всего нового! Она уже ощущала себя помазанницей, прямо здесь, в Ламбете, — мыслимое ли дело? Чем больше благодати нисходило на нее на земле, тем реже ее помыслы обращались к небу. Вообще-то в Клариной голове не укладывалось это грандиозное просеивание душ. Столько людей не спасутся! Из восьми миллионов свидетелей Иеговы лишь сто сорок четыре тысячи человек взойдут к Христу на небеса. Хорошие женщины и более-менее хорошие мужчины обретут рай на земле — это не какой-нибудь утешительный приз для неудачников, если все взвесить, однако остается добрых два миллиона человек, которым не повезет. Плюс все язычники; все евреи, католики, мусульмане; бедные племена Амазонки, от жалости к которым Клара плакала, как дитя; столько людей не спасутся! Свидетели Иеговы гордятся, что в их учении нет ада — наказанием станет мука, непередаваемая мука последнего дня, а после смерть так уж смерть. Но Клару ужасала мысль, что «великое множество» будет наслаждаться земным раем на едва присыпанных землей изувеченных скелетах отверженных.
С одной стороны — громадное количество людей во всем мире, которые не читали «Сторожевую башню» (у некоторых даже не было почтового ящика), не имели возможности обратиться в ламбетскую общину, получить необходимые печатные материалы и стать на путь спасения. С другой стороны — Гортензия в железных бигуди, которая ночи напролет вертелась на простынях, предвкушая, как с небес на грешников польется серный дождь, особенно на женщину из 53-го дома. Гортензия пыталась было объяснить: «Те, которые умерли, не узнав Господа, воскреснут и получат еще один шанс». Но пропорция-то не меняется, думала Клара. В книгах тоже нет гармонии. Уверовать трудно, потерять веру легко. На красных подушечках в Зале Царств все реже оставались отпечатки Клариных колен. Она сняла пояс, перестала носить плакаты и раздавать брошюры. И про щербатую лестницу больше никому не говорила. Она распробовала наркоту, забыла про ступеньки и стала ездить на лифте.
1 октября 1974. Задержали. Оставили на сорок пять минут после уроков (на музыке сказала, что Роджер Долтри[15] гениальнее Иоганна Себастьяна Баха), и в результате Клара опоздала на встречу с Райаном в четыре часа на углу улицы Линэн. Когда она вышла из школы, уже смеркалось и было жутко холодно; по гниющим осенним листьям она без толку обегала всю улицу Линэн. С содроганием Клара приближалась к родному дому, по пути давая Господу множество безмолвных обетов (Я больше не буду заниматься сексом, не сделаю ни одной затяжки, не надену юбку выше колен) — только бы Он сделал так, чтобы Райан Топпс, спасаясь от ветра, не позвонил в дверь ее матери.
— Клара! Не стой на холоде!
Таким голосом Гортензия обычно разговаривала при посторонних — с пасторами, например, или белыми женщинами, тогда речь ее становилась на удивление четкой.
Клара закрыла за собой входную дверь и, замирая от ужаса, прошла мимо Иисуса, который плакал (а потом перестал), через гостиную в кухню.
— Боже милостивый, просто дикая кошка какая-то, м-м?
— М-м, — отозвался Райан, с довольным видом уплетая акки[16] и соленую рыбу за маленьким кухонным столом.
Клара застыла на месте, закусила нижнюю губу.
— Что ты здесь делаешь?
— Ха! — почти торжествующе воскликнула Гортензия. — Думаешь, от меня можно вечно прятать своих друзей? Парень закоченел, я его впустила, мы славненько поболтали, верно, молодой человек?
— М-м, да, миссис Боуден.
— Ну-ну, не надо делать такое испуганное лицо. Будто я его съесть собиралась или еще чего, а, Райан? — сказала Гортензия с таким довольным видом, какого раньше за ней не наблюдалось.
— Ага, — ухмыльнулся Райан. И оба они, Райан Топпс и мать Клары, покатились со смеху.
Пожалуй, ничто так не убивает нежные чувства, как закадычная дружба любовника с матерью его возлюбленной. Вечера темнели и укорачивались, Райана все труднее было выудить из толпы, ежедневно в три тридцать возникавшей у школьных ворот, и расстроенная Клара долго шла домой. А дома, за кухонным столом, восседал Райан и оживленно болтал с Гортензией, поглощая изобильную снедь хозяюшки Боуден: акки и соленую рыбу, вяленую говядину, цыплят с рисом и горохом, имбирные пироги и кокосовое мороженое.
