Белые снега - [79]

Тэгрын поставил чашку на столик и вдруг с сожалением произнес:

— А нашему Пэнкоку даже убежать нельзя… Вот, наверное, тоскует, бедняга!

— Да, ему нелегко… — отозвался Драбкин. — Ну ничего… и он вернется домой…

Передохнув, пустились в обратный путь.

По времени уже была ночь. Ветер понемногу стал утихать, а у Пильгына пурга неожиданно оборвалась, словно обрезанная береговыми утесами. В небе показались звезды, а над Сторожевой сопкой занялась необыкновенно яркая красная заря. Она будет разгораться до той поры, пока в полдень над дальними хребтами, тянущимися за лагуной, не покажется низкое, зимнее солнце.

На подъеме от яранг к зданию интерната парты встретила Наргинау.

— Йоо родила сына! — сообщила она. — Докторша ей помогала. Мальчик крепкий, на Пэнкока похож.

— А как же! — обрадовался Драбкин. — На кого же еще он должен быть похож! Надо попросить радиста, чтобы дал телеграмму Пэнкоку. Пусть порадуется парень.

Все направились в ярангу Пэнкока.

В чоттагине сидел гордый, довольный Каляч и оделял, как это водилось исстари, посетителей от имени новорожденного подарками.

Увидев вошедших, он громко сказал:

— Наш гость пришел со стороны зари. Тынэвири он. И еще — русское имя Иван у него, так как его отец нынче учится на русской земле.

Все поздравили счастливого деда и получили от него подарки: кто щепотку кирпичного чая, кто папироску, а Сорокину достался небольшой, но аккуратно заточенный огрызок карандаша.

Роженица, услышав знакомые голоса, высунула голову из полога.

Друзья поздравили ее с сыном, Драбкин сказал:

— Пусть Тынэвири-Иван скорее растет и поступает в школу. Уж он-то не станет убегать с уроков!

— Хоть бы какую весточку получить от Пэнкока! — жалобно произнесла Йоо.

— Летом придет пароход, — сказал Сорокин. — Будет много писем от Пэнкока, вот увидишь…

— Ах, как еще далеко до лета! — вздохнула Йоо. — Надо сначала весны дождаться. А когда она придет…

35

И вот наконец весна наступила. А там, глядишь, и лето поспеет… Сначала пришел солнечный свет, который заметно увеличивался с каждым днем. Ночи уже не было — лишь два-три сумеречных часа с огромным, отсвечивающим голубизной небом.

Первый теплый ветер прилетел на птичьих крыльях, и через косу к открытой воде, к разводьям между льдин стремительно пронеслись утиные стаи.

Кмоль поднялся на Сторожевую сопку. Ему не надо было подносить к глазам бинокль, чтобы увидеть в северном направлении открытую воду. Правда, она была еще далеко. Припайный лед даже в Беринговом проливе сплошной полосой уходил в море. Теперь все зависит от южного ветра, который вот-вот должен подуть.

Скоро можно будет спускать байдары. Этого дня всегда с нетерпением ждали в прибрежных чукотских селениях. Он знаменовал новый поворот в жизни людей, начало совместной охоты в море после долгого одиночества во льдах зимнего океана.

В этом году многое изменилось. Вельботы и байдары стали общими не на словах, как раньше, а на деле. И добычу будут распределять по-новому, по справедливости. Кмоль волновался, он думал сейчас о том, как проводить Спуск байдар. Надо ли кормить богов или просто ограничиться тем, что спять байдары с подставок, перенести на берег моря и зарыть в талый снег, чтобы они постепенно отмокали там? Или все же попросить Млеткына совершить обряд? Вдруг без обряда не будет удачи в весенней охоте? Тогда придет большая беда. Зимние запасы уже подошли к концу, и люди кормились тем, что добывали в весенних разводьях. Но это не настоящая еда. А собак… тех уже и вовсе почти перестали кормить…

Новые обязанности председателя осложнили жизнь Кмоля. Иные его друзья поговаривали о том, что вот, мол, захотелось Кмолю власти, поэтому-то и согласился стать во главе товарищества. Не будет же он объяснять каждому, что это совсем не так, что власть тут ни при чем. Просто он знает истинную цену вельботам и байдарам. И если за судами не будет хорошего, настоящего присмотра — жители Улака станут голодать. Загодя надо думать о том, чтобы сменить кожи на байдарах, покрасить вельботы, кое-где починить поврежденный во льдах шпангоут, залатать порвавшийся парус, сделать новые весла взамен сломанных. Все свободные вечера зимой Кмоль занимался этим с помощью своих близких друзей. И благодаря этому улакцы выйдут на весеннюю моржовую охоту на исправных вельботах, а когда уйдет лед — байдары будут готовы к спуску на воду.

Беспокоили Кмоля Омрылькот и Млеткын. Похоже, они что-то задумали. По Улаку прошел слух, будто Млеткын после схода, на котором было решено отдать вельботы и байдары в общее владение, долго камлал, призывая богов покарать тангитанов и тех, кто идет за ними. Кмоль не боялся шамана, но все же… Все же он верил, что Внешние силы существуют и могут наслать на людей уйвэл. Поэтому совершить обряд Спуска байдар надо. И Кмоль направился в Совет.

В комнате сидели Драбкин и Тэгрын. Драбкин собирался в ближайшие дни выехать к кочевникам и заодно развезти детишек по домам. Настроение у него было приподнятое — несколько дней назад он стал отцом. Наргинау подарила ему дочку — Надежду.

Кмоль высказал свои соображения по поводу Спуска байдар.

— Я знаю, что настоящие большевики не верят в богов и во Внешние силы, — сказал он в заключение, — но для уверенности людей, для того, чтобы рука не дрогнула, когда гарпунишь моржа, надо сделать так, как всегда было.