Белые раджи - [90]

— То есть об отречении?

—То есть об отречении.

В Кучинге Высший Совет уполномочил раджу подписать акт о передаче: собственно говоря, Саравак не передавался, а аннексировался британской Короной. Все взволнованно обсуждали свершившийся факт. Говорили о том, что раджа сложил с себя бремя белых. Никогда не сопротивлявшийся оппозиции человек внезапно нашел в себе силы для того, чтобы дать отпор резко выступившему против передачи Энтони, не считаясь с Бертраном, который выдержал этот последний удар с подлинным великодушием. Зная о роли Макбрайена, Сильвия осыпала раджу градом упреков, обвинила его в измене и всячески уверяла, что подобный шаг крайне преждевременен. Приведя соображения своего старого врага, она напомнила, что раджа Чарльз всегда мечтал о создании автономного туземного правительства.

Общественное мнение резко разделилось. Усматривая в новом положении вещей измену и угрозу для собственных привилегий, малайские общины, многочисленные туземные чиновники и вообще особы с определенным социальным статусом выступили против передачи, а некоторые китайские купцы, наоборот, ожидали от нее стимуляции торговых отношений. Ну а живущие в джунглях племена мало интересовал столь отвлеченный вопрос, поскольку они уже давно не видели последнего Белого раджу.

Акт о передаче, или, если угодно, аннексии, вступил в силу 1 июля 1946 года. К тому времени единственной собственностью Бруков в Сараваке была Астана.

На катере Вайнер и Сильвия навсегда покинули Кучинг, а затем пересели на частную яхту «Маимуна» и отправились в Сингапур. Обязанный их сопровождать барон куда-то запропастился. Проведя несколько лет в лондонской психиатрической больнице, он все же вернулся в Азию и умер в Гонконге.

XII

Испей вод Матанга...

Целых сто лет сражались они с пиратами, подавляли восстания, отстаивали независимость раджа и законность собственного титула. Целых сто лет горячки и ожесточенных семейных распрей, дерзаний и интриг, побед и поражений. Всего-навсего сто лет... Очень краткий срок для человеческой истории, но его все же хватило, чтобы эти Бруки, которым выпало стать героями самой фантастической саги, остались в нашей памяти. И вот все закончилось.

Желтый зонт, завернутый в длинный молескиновый футляр, сдан в багаж: последний закат обтрепанного шелкового светила, пышной и смехотворной эмблемы, ореола.

Выйдя из устья Сунгаи-Саравак, «Маимуна» устремилась между белым нефритовым небом и зелеными нефритовыми волнами в Китайское море. Раджа и рани молча стояли на палубе. Неожиданно Мип повернулась к мужу. Раскинув руки на ветру и покачиваясь вместе с кораблем, с полными слез глазами, она язвительно закричала незнакомым голосом, заставившим его вздрогнуть:

— Все кончено!.. Конец!.. Мы были просто жюль-верновскими персонажами - только и всего!.. С ними у нас так же мало общего, как у модели - с изображением... Как у фигуры - с тенью... Как... Ну и пусть!.. Пусть!..

Она зарыдала и, внезапно сорвав с себя шляпку, швырнула ее, будто ненавистную корону, в море. И эта белая пикейная шляпка еще долго покачивалась присевшей на волну чайкой.

Загадочная страна кеньяланга, конечно, претерпела большие перемены, но она почти не изменилась с того далекого дня, когда на ее берега высадился Джеймс. Бруки исполнили свою звонкую, меланхоличную dramuletto и ушли со сцены. Что же осталось «от стольких благ, от стольких зол»?.. Как и тысячелетия назад, приливы сменялись отливами, фиолетовое сумеречное небо по-прежнему пересекали в трепетном полете летучие мыши, а закопченное фимиамом божество рождения и смерти все так же принимало подношения верующих. Хотя Белые раджи не сумели положить конец извечным межплеменным войнам и пиратским вылазкам в устьях рек Борнео, они все же подготовили переход от самовластного произвола султанов к постколониальному формированию федерального государства.

Для раджи и рани началась долгая череда блужданий. В Великобритании они сменили больше полутора десятка адресов, но так и не обрели настоящего домашнего очага. Словно готовые к тому, что их в любую минуту могут позвать обратно, они жили в лихорадочной обстановке переездов и временных пристанищ, посреди открытых дорожных сумок, наполовину разложенных ящиков и гор из чемоданов. Оба уже давно позабыли о ссорах и горьких словах, но с каждым днем становились все более чужими друг другу. В конце концов, они расстались, но продолжали встречаться каждое утро и по-прежнему делились доставляемыми дочерью Валерией печалями и огорчениями. «Принцесса Вава», невротичка и пьяница, шаталась по сомнительным кварталам Нью-Йорка с подозрительным плейбоем, сжимая в объятиях плюшевого орангутана. Люди бросали ей пустые бутылки.

Гёте сказал, что лучшая наша пора - осень. Но Вайнер с возрастом стал деспотичным и даже угрюмым. Бесстрастный, страдающий одышкой и тучный, как сентябрьский олень, он коротал время на бегах и с секретаршей Салли или на долгие часы уединялся в курительной комнатке, где открывал коробки и рылся в картонных ящиках. Никогда по-настоящему не любивший Саравак, теперь он рассматривал выцветающие коричневые фотографии. Сам удивляясь этой ностальгии, смотрел на бурые тени и светлые пятна, точно пытаясь разгадать их новый смысл, и тогда они воскрешали в памяти Кучинг и реку, пальмы, старые атаповые кровли, лабиринт лавок, людей на велосипедах и