Белые раджи - [40]
Чарльза до глубины души тронуло простодушие Мавар.
Следственная комиссия должна была заседать с 11 сентября по 20 ноября 1854 года, спустя больше года после того, как ее решил учредить возглавляемый лордом Кларендоном Форин Оффис. Джеймс заявил протест министру, ссылаясь на то, что автономию Саравака не ставил под сомнение ни один его предшественник. Он заблуждался: это сомнение было, наоборот, столь очевидно, что Форин Оффис даже не счел необходимым на нем останавливаться. Признай министерство независимость Саравака, британское правительство не имело бы права проводить расследование.
Судебное разбирательство поручили генеральному прокурору Британской Индии Чарльзу Генри Принсепу и представителю правительства Хамфри Деверё. Принсеп был бездарью и вдобавок психопатом, но пытавшийся обуздать коллегу Девере растрачивал все свое мастерство и весь сарказм впустую. Первое заседание началось еще до прибытия материалов следствия в Сингапур. «Компания Восточного архипелага» не смогла предъявить никаких способных заинтересовать комиссию улик, а сбивчивые объяснения нового губернатора Лабуана выходили за рамки расследования. Наблюдая эту неистовую пляску Льва и Единорога, Джеймс, обезображенный оспой и обрамленный зловещим красным деревом на стенах, неумело пытался доказать непорядочность «Компании Восточного архипелага». Напрасно Сент-Джон и Грант советовали радже сосредоточить свою аргументацию на пиратах и законности стычек с ними: перед комиссией он вел себя надменно и высокомерно. Его раздражало малейшее несогласие, и он даже не потрудился пригласить свидетелей своей деятельности на Борнео. В Сингапуре Джеймс уединился и заперся, приказав своим спутникам не принимать ничьих приглашений. «Из деликатности», - говорил Сент-Джон, но на самом деле Джеймс уже перестал быть сердцеедом, дипломатом и притчей во языцех. Следствие обернулось фарсом. Из-за болезни гипофиза Принсеп страдал нервным тиком и выносил противоположные суждения по одним и тем же вопросам. В конце концов, не осталось ни истцов, ни действительных пунктов обвинения, и Девере сам почувствовал, что разбирательство стало беспредметным. Это напоминало пословицу о горе, родившей мышь. Только гора родила отсутствие состава преступления, и это было оскорбительно.
— Как видите, миссис Макдугалл, я вернулся. Но не следует из этого заключать, что я по-прежнему жив.
Разложив в саду миссии складной стол, Гарриетт Макдугалл в тени плюмерии объясняла двум молодым малайцам, зачем нужно рассылать медикаменты, когда перед ней возник Джеймс.
— О, раджа, я не позволяю себе делать никаких выводов и лишь радуюсь тому, что ваше высочество снова в Кучинге, - скрестив лапки на восьмимесячном животе, сказала Гарриетт.
— Согласно решению комиссии, я умер для всего мира и для Парламента... Нет-нет, не перечьте мне... Я стопроцентный покойник. Два года меня выставляли в гробу на всеобщее обозрение, и вот, наконец, Форин Оффис похоронил меня в своем священном склепе. Зачем ворошить мой прах?.. Вы молчите, мадам?..
Она посмотрела с теплотой, чуть склонив по-мышиному голову:
— Муж в библиотеке, - только и сказала она, сдержанно указав на дом священника.
Джеймс, похоже, опомнился, поклонился и направился к чумно-желтому фасадику.
— Раджа!..
Преподобный отец Макдугалл схватил его за обе руки и затряс их, будто рычаги насоса, затем расчистил кресло и стол, усадил Джеймса и велел принести чай.
— Вы видите перед собой конченного человека, мистер Макдугалл.
Преподобный отец рассвирепел и взъерошил бороду, но, вопреки ожиданиям Джеймса, сдержал себя и не выругался: нет, это всего лишь тяжелый удар, одно из тех испытаний, на смену которым приходит успех. Главное - не вешать нос!
— Комиссия обходится раджу недешево, поэтому я попрошу Темплера сделать в Лондоне все возможное, чтобы канцелярские, путевые, бумажные и почтовые расходы легли на правительство.
— Гммм. Попытайтесь все-таки... Почем знать...
Потрясение от приговора сломило Джеймса: все, что он затеял, казалось теперь бесполезным и даже пагубным.
— Я раскаиваюсь в том, что отказался от своих должностей: ведь можно было остаться хотя бы генеральным консулом...
— Вероятно, британское правительство еще попросит вас подумать...
— К сожалению, как раз сегодня я получил письмо от Кларендона: боясь показаться пристрастным, он не хотел принимать мою отставку до окончания следствия, но теперь... Меня вежливо благодарят за услуги.
Пунцовые пятна мало-помалу бледнели, а несчастное иссеченное лицо постепенно расправлялось. Впрочем, ко всему привыкаешь. Тяжелее было принять позор, но Джеймс не падал духом. Правда, он был уже не тот, что прежде, и под бременем прожитых лет двоедушие Джеймса обрело иные формы.
