Белые пятна - [49]

Тогда я не знал еще, какая битва предшествовала этой — невинной в сравнении со всем остальным — «машинной» афере. Просто приняли мы в газете близко к сердцу обиду рабочих — вмешались, откликнулись. Общими усилиями литераторов, журналистов и работников прокуратуры подвели печальный итог.

Да, печальный, ибо не посрамленное, не пресеченное, самодовольно торжествующее зло уязвляет одно из самых святых чувств, присущих честному человеку, — чувство справедливости. Оно ранит каждого, кто ощущает себя не равнодушным зрителем со стороны, а хозяином в своем доме, на своей земле.

Чем мне утешить читателя? Пока что, к сожалению, нечем. Дело — в архиве. Ни один человек не наказан. Ни один рубль не возвращен (кроме тех денег, что внесли Белогривцев и Косик). Бригада Кожаева процветает. Ни аспирант Винодел, ни студенты Леня и Боря, ни загадочный Алексаев, получивший прямо на пляж почти две тысячи дармовых рублей, с государством не рассчитались. Вопреки указанию прокуратуры республики, прокуратура района мер «к возмещению ущерба с виновных» не приняла. Директор ни с чем не расстался: ни с креслом, ни с «положением в обществе» (получил, правда, выговор — но лишь за аферу с машинами, да и то после письма возмущенных рабочих). Кем был, тем и остался.

— Если снова разворошить, кто проиграет? — так спрашивали меня многие, с кем пришлось беседовать в Пензе… — Авторитет подорвать не боитесь?.. Хорошо, обезглавим фабрику. А зачем? Дела пошли, план выполняется, полным ходом идет реконструкция. В такой момент производству особенно нужен крепкий руководитель. Уберем Верхолетова, а кого ставить?

Кого ставить? Этого я не знаю. Знаю только, что авторитет не может быть замешен на лжи. Что во главе предприятия должен стоять лишь человек нравственно чистый. Не запятнанный перед законом. Не укрывшийся от суда. Личность действительно сильная, но не тем, что имеет за спиной покровителей, а тем, что имеет знания, опыт, талант. И — совесть. Главное — совесть.

…Верхолетова я встретил в разгар рабочей страды. Посреди поля, на новых объектах… Гонялся за ним несколько дней — уехал туда Верхолетов, уехал сюда… Все же «догнал». Показался он мне человеком действительно сильным и крепким, уверенным в себе и знающим свое дело. С гордостью рассказывал о новых мощностях, о современнейшей технологии, об автоматике и гигиене. О новых цехах. О тех тысячах тонн упитанных уток, которыми фабрика снабжает ближние и дальние города. А про то, про «давнишнее», про бередящее старые раны, говорить не хотел. Спросил только:

— Значит, все еще пишут? Кто? — Требовательно и строго смотрел мне в глаза. Ждал: сейчас назову. Не дождался. — Ну, ладно, не говорите, я уж как-нибудь сам разберусь.

С тех пор прошел почти месяц. Не знаю: быть может, уже разобрался.

1982

* * *

Очерк «Сильная личность» принес большую почту: идейно зрелую, гражданственную, размышляющую. Читателей волновал не столько факт, сколько тенденции, в нем проявившиеся.

Вот, к примеру, отрывок из большого письма, где «сильной личности» противостоит личность социально активная, неравнодушная, озабоченная стремлением способствовать процветанию нашего общества, оградить его от прихлебателей и воров.

Автор этого письма — ветеран войны и труда, ленинградец М. Заборов писал: «Очерк «Сильная личность» ставит вопросы, далеко выходящие за рамки описанного в нем частного случая. Одна из затронутых автором проблем, имеющая большое общественное значение, — местничество. Не секрет, что некоторые областные и районные руководители ставят «местные» интересы выше интересов государственных, общественных. А если внимательней приглядеться к тем, кого они, случается, выгораживают «для пользы дела», то и никакого местного интереса (действительно местного и действительно интереса) обнаружить не удается: просто данный «деятель» оказывается «нужным человеком» — для покровителей нужным, а не для населения. Уверовав в свою «незаменимость», такой «деятель» начинает верить и в то, что законы не для него писаны…»

Продолжая размышлять над тем, к чему приводит вседозволенность «сильной личности», читатель задает вполне справедливый вопрос: «Не является ли порой покровитель еще более опасным, чем сам преступник? Ведь он… использует свои полномочия для целей антиобщественных, может позволить себе демагогию, обман, сокрытие нежелательных фактов и многое другое — лишь бы под благовидным предлогом и при соблюдении внешней «законности» вывести из-под удара «своего» человека».

События, последовавшие за публикацией очерка, показали, как велика «приспособляемость к обстоятельствам» у тех, кто озабочен во что бы то ни стало оградить «своего» человека от заслуженных им неприятностей. Став достоянием гласности, откровенные нарушения закона уже не могут сойти за шалость, но они могут быть признаны не слишком существенными, заслуживающими «понимания», снисхождения, чего-то еще. Наконец, есть такой мощный фактор, как время: если не торопиться с оргвыводами, шум уляжется, страсти утихнут, другие дела, глядишь, оттеснят это на задний план…

Сначала все шло вроде бы именно так, как должно. Сразу же после появления очерка в газете районный и сельский Советы, депутатом которых успел стать Верхолетов, дали согласие на его привлечение к уголовной ответственности. Прокуратура возобновила следствие. От должности директора птицефабрики он был освобожден. Бюро обкома КПСС исключило его из партии, а прокуратура приняла решение изменить ему меру пресечения и взять под стражу.