Белые пятна - [44]
Кто раскаялся чистосердечно? Мастрюков? Он пришел ко мне в Оренбурге — здоровенный детина с оплывшим лицом. В узких щелочках глаз — настороженная злость. Спросил, развалившись: «Все сначала начнем?» — «Все сначала». — «Пишите: Мастрюков ни при чем. Весь вечер проспал». — «Значит, вы не раскаялись?» — «Почему? — отвечает, остро сверля меня взглядом. — Я раскаялся…» — «Значит, вы участник общего преступления?» — «Нет! — торопится. — Нет!» — «Ну, а если подумать?» — «Да! — еще торопливей. — Участник…» — «Все же да или нет?» Выглянул в окно. Там мать, Алевтина Васильевна, энергично машет рукой. «Нет!» — «В чем же тогда вы раскаялись?» Мучительно соображает, не будет ли хуже. Хрипло басит: «Пишите — во всем!»
Вот такой у нас был разговор. И с Леонтьевым примерно такой же.
Много им «дали»? Или, может быть, мало? Не знаю. Не мое это дело — дело суда. Но одно, мне думается, бесспорно: демонстративное освобождение двух из пяти участников банды было актом кощунственным. И только так воспринято всеми. Не скажи Леонтьев курсантам: «Тут все свои», — Владимир Яковлевич был бы спасен. Не стой на стреме верзила Мастрюков, не вдохновляй он убийц своим видом — кто знает, чем бы все это кончилось?
Если милостив суд к преступникам, отчего не быть снисходительным к предательству «потерпевшего»? К беззаконию лихого майора? Государственный обвинитель просил вынести два частных определения: о патологическом трусе Куриеве, который бросил в беде человека, закрывшего его своим телом, и о нарушителе закона Гранитчикове, чья роль в «расследовании» этого дела требует специальной проверки. Суд отказался. Стало быть, счел поведение первого нравственным, а второго — законным.
Мы, я думаю, не сочтем. Мы спросим: не заслуживает ли трагический подвиг артиста иного к себе отношения? Мы спросим: туда ли направлена судейская «доброта»? Мы спросим: доброта ли это вообще? Или что-то иное?
Все поставлено на голову в этом странном, редкостном деле. Спасенный предал спасителя — и живого, и мертвого, — не заработав даже упрека, не поклонившись, заочно хотя бы, тем, кто осиротел. Законник цинично нарушил закон, но вышел сухим из воды. Соучастники преступления на свободе. Подвиг артиста никем не отмечен, словно то был не подвиг, а «роковая ошибка» неразумного чудака.
Впрочем, что ему нужно теперь — человеку, артисту, герою? Славы? Награды? Нет, только память — у тех, для кого он горел. Честно и ярко.
Память осталась.
На могиле Владимира Яковлевича Бурдакова друзья посадили ель. Сделали надпись: «Деду Морозу — доброму и справедливому».
Так завершилась его последняя роль.
1984
Самой интересной из пришедшей почты была та ее часть, которая рассказала о жизни артиста. Какая, оказалось, это была интересная, яркая жизнь! Всюду, где бы ни жил он, оставил Владимир Яковлевич памятный след. Откликнулись те, кто играл с ним в спектаклях, кто участвовал с ним в «мероприятиях», приобщавших к искусству тысячи школьников, «пэтэушников» и студентов, кто пользовался в трудные минуты его добротой и защитой.
И еще горше стала при чтении этих писем потеря. И еще чудовищней — то, что случилось тем декабрьским вечером у театрального подъезда. Чудовищней и нестерпимей.
Только вот Куриева нигде не нашли. Да, по правде сказать, и не очень искали. Наказать его невозможно, в душу не достучаться: стучи — не стучи.
Очень точные слова нашел нальчинский артист Николай Трофимович Волошин — ими я и закончу. Вот что он мне написал: «Ваш очерк не о татьяниных и не о куриевых — стоило ли ради них браться за перо? Вы написали о прекрасном человеке, слова которого никогда не расходились с делами. То, к чему он призывал со сцены, полностью соответствовало тому, что он делал в жизни. Своим благороднейшим последним поступком он это доказал… Горько сознавать, что Владимира Яковлевича уже нет. Но и радостно — что он был! Побольше бы нам таких Дедов Морозов…»
Сильная личность
Началось с покаяния: случай, увы, достаточно редкий. По здравому смыслу, по совести, если хотите, человеку, закон преступившему, разумней всего (и, конечно, достойнее) одуматься вовремя и повиниться. Облегчить тем самым свою неизбежную участь, подвергнуться меньшему наказанию, а то и вовсе его избежать.
Но не очень-то любят преступники являться с повинной. Надеются перехитрить правосудие. Спрятать концы. Или найти покровителей. Случается, преуспевают.
Впрочем, об этом речь впереди. Сейчас — о том, кто явился с повинной. Уголовное дело № 10 640, у которого пока что нету конца, естественно, имеет начало: «явку с повинной».
«…Прораб Васильевской птицефабрики Пензенской области Белогривцев Иван Андреевич предложил мне провести ремонт — окрасить стены цехов конторы и других помещений… Он знал, что я нигде постоянно не работаю. Живу на деньги, которые получаю от работ по договорам. «Бери, — говорит, — своих ребят и приступай…» Такая работа стоит примерно 50 копеек с квадратного метра, но я сказал: «Плати по рублю», — чтобы поторговаться. Белогривцев ответил: «Заплатим по рубль сорок. Рубль тебе, а сорок копеек отдашь…» В беседе принимал участие старший прораб Косик Олег Петрович… «Кому отдавать?» — спросил я. Белогривцев ответил: «Мне, Косику и директору птицефабрики Верхолетову Николаю Петровичу…» Я посоветовался со своей бригадой — братом Виктором, Альшиным Альвиром и другими рабочими, — и мы решили принять предложение… Мы делили на шестерых рубль, а они на троих сорок копеек… Деньги Верхолетову вручал я в присутствии Фетисова Бориса. Верхолетов деньги взял и сказал: «Спасибо». Борис даже ахнул: «Хорошие куски ловит…» Еще Верхолетову передали триста рублей…
Аркадий Ваксберг — прозаик, публицист, драматург, юрист. Как адвокат, он участвовал в десятках судебных процессов, и эти личные впечатления долгие годы питали его творчество. В качестве специального корреспондента «Литературной газеты» он исколесил страну — итогом этих командировок были судебные очерки, незабытые до сих пор. Он автор около сорока книг, многие из которых переведены на десятки языков, пьес для театра, сценариев художественных и документальных фильмов, телесериалов. Ему довелось встречаться со множеством замечательных людей, помогать тем, кто попал в беду, быть свидетелем поразительных событий, оставивших яркий след в истории уходящего века. Известный публицист рассказывает в своей мемуарной книге о событиях и встречах, которых было так много на его жизненном пути, вводя читателей в мир, долгие годы скрытый от постороннего взора.
СОДЕРЖАНИЕ3 АРСЕНАЛ СЛЕДОПЫТА17 ПРОСТОЙ ШТЫК33 СМОТРЕТЬ И ВИДЕТЬ49 А НАУКА ХИТРЕЕ59 ПОМОЩЬ ИЗДАЛЕКА67 ФАКТЫ И ФАКТИКИ73 ПЕРВОЕ ДЕЛО79 ЧУДАК-ЧЕЛОВЕК95 МОГУЧИЕ СОЮЗНИКИ111 ДЖЕНТЛЬМЕНЫ УДАЧИ123 МАСКА, Я ТЕБЯ 3НАЮ!143 ЗА ДОБРО — ДОБРО.
Загадка этой хрупкой женщины, до последних дней своей жизни сводившей с ума мужчин, миновавшей рифы Кремля и Лубянки и устоявшей перед всеми ветрами жестокого XX века, так н осталась неразгаданной. Ее называли современной мадам Рекамье, считали разрушительницей моральных устоев, обвинили в гибели Маяковского. Один боготворили ее, другие презирали и ненавидели. К 85-летнему юбилею Ив Сен-Лоран создал для нее специальное платье, а молодой французский романист признался в любви.Об одной из самых магических женщин уходящего века рассказывает эта книга.
Что такое «еврейский вопрос» и для чего он был нужен в России? Какова была роль российских евреев в революционном и антиреволюционном движении, в становлении и упрочении советской власти, в карательной политике государства при Ленине, Сталине и его преемниках, в советской и русской культуре?Это лишь малая часть вопросов, поставленных известным писателем, историком, журналистом, юристом Аркадием Ваксбергом в этой книге. Ответы же помогут найти собранные здесь никогда ранее не публиковавшиеся свидетельства участников и очевидцев событий, материалы из семейного архива и воспоминания писателя.
Аркадий Ваксберг — прозаик, публицист, драматург, юрист. Как адвокат, он участвовал в десятках судебных процессов, и эти личные впечатления долгие годы питали его творчество. В качестве специального корреспондента «Литературной газеты» он исколесил страну — итогом этих командировок были судебные очерки, незабытые до сих пор. Он автор около сорока книг, многие из которых переведены на десятки языков, пьес для театра, сценариев художественных и документальных фильмов, телесериалов. Ему довелось встречаться со множеством замечательных людей, помогать тем, кто попал в беду, быть свидетелем поразительных событий, оставивших яркий след в истории уходящего века. Известный публицист рассказывает в своей мемуарной книге о событиях и встречах, которых было так много на его жизненном пути, вводя читателей в мир, долгие годы скрытый от постороннего взора.
«Поединок столетия» — книга не совсем обычного жанра. Это повесть о прославленном болгарском коммунисте Георгии Димитрове, о его жизни, полной мужественной борьбы, опасностей и приключений, о его беспримерном поединке с фашизмом на судебном процессе в Лейпциге. Но рассказ то и дело прерывается публицистическими раздумьями автора, историческими справками, официальными документами и письмами. Все они — подлинные. Для большей стройности и собранности повествования автор в некоторых случаях объединяет документы и показания участников Лейпцигского процесса: перед судом прошло множество свидетелей, в повести они представлены значительно меньшим числом.
Книги построена на основе записей Владимира Мацкевича в Фейсбуке в период с февраля по май 2019 года. Это живой, прямой разговор философа с самим собой, с политиками, гражданскими активистами. В книгу включены размышления о месте интеллектуала в политических события, анализ беларусского политического и информационного пространства. Книга предназначена для всех, кто интересуется политической и интеллектуальной жизнью Беларуси в ХХI столетии.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.