Белые пятна - [51]

Шрифт
Интервал

Десятники собрались вечером в палатке Разумова. Курбатов и Костя склонились над глазомерной картой месторождения. Виктор давал задание Жорке и то и дело прерывал себя, вслушиваясь в слова товарищей.

Ганин то шагал по палатке, то останавливался у стола, наблюдая за десятниками.

— Черт его ведает… по инструкции не так, Костя.

— Без нее вижу: не так. Нам надо колоть породу, понимаешь, Коля, а тут… — Мосалев не нашел нужного слова.

Этот разговор слушала и Настя. Она скоро поняла, в чем дело: десятники говорили о том, на какую глубину бить шпуры, — это дырки такие, в них закладывают взрывчатку, — вспомнила Настя объяснения Виктора. Рассматривая на карте будущие шпуры, ребята сейчас хорошо видят жилу и завтра станут на ее теле стальными бурами сверлить дырки. Им хочется, чтобы первый горизонт не взлетел на воздух «мелким бесом», как Коля говорит, а остался в жиле расколотым на отдельные глыбы. В таком случае вся слюда будет на месте, ее легко найти в глыбе и выбрать молотком.

Витя — умница. Он читал эту карту сначала у себя и все что-то бормотал под нос, вроде ругался. А ругается он смешно, смешно! Потом пощелкал той штукой с мелкой цифирью — линейкой. А как пришли ребята, Витя им карту — какова, мол?

Мосалев посмотрел еще раз на карту и отодвинул ее в сторону.

— Откуда ты ее выкопал? Это же не та карта!

— На столе у Лукьянова, на ней пресс, под прессом записка: прорабу экспедиции, — сказал Виктор.

— Не та карта, — подтвердил и Ганин. — Григорий Васильевич чертил при мне другую, я еще своей рукой нанес на ней три поперечника. Там и расчеты иные. Второпях, что ли, вынул эту…

— Второпях? — переспросил Курбатов.

— Говорю тебе, Николай Петрович, есть иная карта с расчетами. А этой пользоваться нельзя: в ней все… сомнительно.

— Значит, обманная? — Прямой вопрос опытного подрывника смутил Ганина, потом пробудил его подозрения. А что если Курбатов прав? А что если карта оставлена новому прорабу с целью… С какой целью?

Ганин сжал ладонями виски и нахмурился.

«Ай да Коля! Припер Андрюшу к стене и не пускает», — подумала Настя. Спор мужчин волновал ее, но Настя ничем не могла им помочь. Она поняла одно: карта плохая, обманная. Нет, дело не в карте теперь, перерешила Настя, а в чем-то другом. Спор об этом другом разгорался. Вспомнили странные речи. Лукьянова, когда он «думал вслух». Заговорили об Истомине, которого арестовали за колодцы.

— А ты, Андрюша, писал ему письмо такое откровенное. Ведь он тебе не ответил, — напомнил Виктор.

Все замолчали.

— Задача, якорь мне в душу, — пробормотал Курбатов, думая о чем-то своем. — Все ясно, и все неясно. Как хочешь, Витя, а к утру расчеты мне дай, хоть всю ночь сиди. Знаешь, что завтра поднимется, коль не приступим? Беда, одно слово. Ребята только и говорят: скоро находку свою пощупаем.

«Нет, не такими они были несколько месяцев назад, — думала Настя. — Не узнать ребят…»

2

Виктор только присел к столу, как наступило время ужина — время деспотичной Насти. Кое-как управившись с едой, он снова сел к столику, облегченно вздохнул и разложил поудобнее вещи — карандаши, готовальню и «ту штуку», как Настя звала счетную линейку.

— Иди спать, Настя, ты еще не совсем здорова, — сказал он.

— Не выдумывай. Мысли дурные лезут в голову. Вася вспоминается. Я побуду около тебя. Хочешь, я стану оправлять свечи, ладно? Я все равно не засну.

Настя пересела и вооружилась ножницами.

— Сейчас же разденься и сейчас же усни. Так будет полезнее для обоих.

Настя не раздеваясь легла поверх одеяла. В палатке было тепло и сухо: чугунная, величиной с ведро, печка хорошо согревала.

Виктор еще раз проверил расчеты, нанес на скопированной карте зону предстоящих буровых работ. Потом надписал:

«Копировал с оригинала прораб Разумов. Расчеты произвел прораб Разумов. Проверил инженер-геолог Ганин».

Виктор заглянул в старую карту. Ого, какая получилась экономия взрывчатки по сравнению с ней! Все же, что это — простая ошибка? Виктор скомкал карту, хотел порвать. Подумав, однако, аккуратно скатал ее и спрятал в чемодан под белье.

Настя посмотрела на мужа.

— Посиди со мной.

Виктор отрицательно покачал головой и, состроив гримасу, рассмешил жену. Настя поняла, что работа у него спорится, он доволен, и тихонько запела без слов.

— Перестань! Сейчас же под одеяло и закройся до подбородка! Иначе я уйду к Ганину, — строго прикрикнул Разумов.

— Не буду, не буду, глупый! Уж и рассердился! — Настя живо юркнула под одеяло. По подушке рассыпались волосы, да ярко блестели озорные выжидающие глаза.

Переписав рабочий план, Виктор потянулся.

— Настя! — позвал он.

Одеяло отлетело в сторону, и Настя очутилась возле Виктора.

— Ты работал как никогда. Все пересчитал наново? А? И карта новая.

— Пришлось так.

— Интересно в экспедиции, правда ведь? Или это потому, что я люблю тебя?

— Знаешь, хорошая, я считал, пересчитывал и подумал, что теперешняя цифирь меня увлекает сильнее, чем увлекала история Рима или вердикты Наполеона.

— Опять институтский язык? — Настя из озорства исказила незнакомое слово, засмеялась и прикрыла рукой рот.

— Вердикт, чудачка! — поправил Виктор и тоже засмеялся.

— А что это такое?


Рекомендуем почитать
Дни испытаний

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Два конца

Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.


Лекарство для отца

«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.