«Белые линии» - [44]

Двумя другими упорными танцорами были штабс-капитан Кристек и пани Инка. Кристек едва стоял на ногах. Тяжело дыша, с застывшим лицом и остекленевшими глазами пьяницы, он давно уже не воспринимал окружающий мир, потому что алкоголь подавил в нем все — зрение, слух, мозг и сердце. Он больше топтался на месте, чем танцевал, небрежно волоча свою партнершу по затоптанному паркету, и было удивительно, что пани Инка терпела такое обращение. Но и ее не обошла стороной усталость: великолепное платье местной красавицы обвисло, прическа и лицо как-то увяли.

Инженер Чадек продолжал занимать гостей, сидящих вместе с ним за почетным столом, своими умными речами. Блага слушал его с иронической усмешкой, председатель Брунцлик сидел без всякой охоты, не решаясь уйти. Его жена, явно чувствовавшая себя весь вечер не в своей тарелке рядом с сияющей женой инженера, открыто засыпала у всех на глазах.

Чадек был неутомим.

— Я скажу вам, панове, что этот бал — лучший в моей жизни.

— На самом деле? — усмехнулся Блага.

— Клянусь вам. Более того, каждый такой бал можно назвать самым лучшим, потому что он может стать последним. Поэтому есть смысл петь и танцевать до самого рассвета. Те, кто этого не понимает и уже ушли, — жалкие ничтожные людишки!

Музыканты твердо решили сыграть еще один танец и на этом закончить. Последним танцем был вальс. Кристек уставился на свою партнершу бессмысленными водянистыми глазами, согнувшись в поясе, как надломленный тростник. Если бы он не держался за нее, то наверняка бы переломился окончательно и упал.

Пани Инка бросала отчаянные взгляды на свой стол, но Чадек ее не замечал. Держась за сердце, он забавлял соседей байками о том, как трагически он переносил свою разлуку с молодостью, с любовными похождениями. Только надпоручик Блага понял ее умоляющие взгляды. Он пробежал рукой по пуговицам кителя, проверяя, все ли они застегнуты, и направился в центр зала. Подойдя к танцующим, он решительно высвободил Инку из объятий Кристека:

— Разрешите, пан штабс-капитан? Думаю, вам не мешает немного отдохнуть!

И прежде чем Кристек сообразил, что произошло, Блага закружился с Никой в другом конце зала.

Кристек с минуту недоуменно смотрел на них, потом сплюнул и проговорил:

— Гнида!

Пошатываясь, он подошел к столу, трясущимися руками налил себе вина и залпом выпил. При этом часть вина из фужера он вылил на себя и начал вытирать лацканы своего парадного мундира влажными потными ладонями, ругаясь вполголоса:

— И чего пани Инка компрометирует себя с таким?.. Ведь это же гнида, коммунист, полицейский...

Чадек умолк на секунду и неожиданно трезво и разумно поправил его:

— Будьте умнее, мой милый. Это не кто-нибудь, а местный начальник КНБ, а знакомством с начальником КНБ никогда не следует пренебрегать. Особенно нам, да еще в такое время. В конце концов, что вы можете знать? В Праге Носек снял с руководящих постов в КНБ восемь начальников, которые не устраивали коммунистов. Может быть, это один из них.

— Вот этот? — Кристек снова сплюнул. — Это всего лишь дешевый фрайер, и ничего больше!

На паркете осталась одна только пара танцующих — надпоручик Блага и пани Инка.

Блага приблизил губы к ее уху:

— Знаете, как я сейчас себя чувствую?

Инка немедленно приняла его игру:

— Так же, как и я, — прекрасно!

Однако надпоручик поправил ее:

— Нет, мне грустно!

— Почему? — удивилась Инка. — Вам со мной нехорошо?

— В голову лезут воспоминания...

— О ком?

— Вернее, о чем, — сказал Блага. — Впрочем, и о ком. О друзьях, которых уже нет в живых. О веселых ребячьих глазах, которые однажды застыли широко открытыми навечно, а потом упали вниз с неба, будто горящие звезды...

— Не понимаю вас.

— Когда-то этот вальс мы слушали всякий раз перед боевыми вылетами для бомбардировок Германии. Навстречу снарядам зенитных пушек, навстречу смерти!

— Вы во время войны были в Англии?

— Да, летал на «либерейторе». Штурманом.

— А почему теперь вы занимаетесь этим?..

— Почему? Потому что прошедшая война крепко в нас засела. Мы не можем перестать воевать, слишком привыкли. Нам необходимы тревога, опасность — как наркотики. Иначе мы подохнем. Одни из-за этого вступили в иностранный легион, другие увлеклись алкоголем. Ну а я стал полицейским!

— Вы и в самом деле какой-то особенный, пан надпоручик.

— Ничуть, совершенно обыкновенный. Как и все. По крайней мере, в своих стремлениях.

Прощальный вальс дотрепетал как ночная бабочка с обожженными крыльями.

Блага повернулся к грязным стеклам больших окон:

— Посмотрите, уже светает!

Он нежно прижал ее к себе и повел к столу. Пани Инке вдруг почудилось, что ею овладевает дурман совсем иного свойства, нежели тот, какой вызывало выпитое этой ночью вино.

3

За окнами канцелярии районного отдела Корпуса национальной безопасности забрезжил хмурый февральский рассвет. Земан с отвращением отодвинул от себя пепельницу, полную окурков — боже, как только он может вдыхать в свои легкие такую дрянь?! Он был изнурен до крайности, так же, как и Бартик, который сидел рядом в напрасной надежде написать хотя бы несколько строчек, чтобы впоследствии из них можно было составить протокол допроса. Человек, арестованный в начале ночи, молчал. Он сидел неподвижно напротив ярко горящей лампочки с закрытыми глазами и молчал, погруженный в самого себя, а может, не хотел говорить с этими двумя чехами, потому что презирал их.