Белые и черные - [96]

— Я вам, душа моя, всё говорю, что на сердце у меня, зная хорошо, что всегда я в вас, друзьях моих, всякое покровительство и приязнь находила и нахожу всегда. Только от вас и жду себе счастливой перемены своего вдовьего положения.

— И мы вашему высочеству преданы всей душой.

— Попроси же, ангел мой, супруга и сама испроведай, о чём я просила вас… К сестре я теперь еду обедать, а завтра заеду к вам за ответом.

Распрощались, и герцогиня уехала к сестре.

— Знаешь, Саша, из-за чего Анна Ивановна норовит выйти замуж за Саксонского? — спросила княгиня Дарья Михайловна, будто ненароком придя к мужу, расставшись с герцогинею.

— Затем, что баба в поре. Вдовство ведь наскучило, известно!

— Нет… Как вижу, не отгадать тебе! Она крепко негодует на своих курляндцев и понимает, что, судя по молве о храбрости саксонского графа, он их приведёт в полное повиновение.

— Кто же это тебе сказал такой вздор? Не она ли уж?

— Да… Уж я от неё всю подноготную выпытала. Мы ведь с ней давно в дружбе!

— Поздравляю же с этой дружбой! Нашла она в тебе простушку и провела. Ты у ней правды не узнала, а она всё выведала у тебя.

— Я ведь ей только сказала, что ты летом с полками будешь, а ничуть не обмолвилась, ни одним словом, о твоём намерении.

— Отгадает и по тому, что ты ей высказала. Ума в ней, значит, палата, если умела она тебя уверить, что не привязалась ещё к саксонцу. А сама уж его и в Митаву требует.

— Это ничего ещё… У ней, верь мне, в Митаве есть зазноба. Недаром тебе курляндчик и писал, что Бестужев не нужен.

— Посмотрим, кто из нас прав. Слышанное от тебя заставляет, однако, меня, Даша, крепко задуматься. Вишь куда метнула!

По праву повествователя мы добавим, что, пока шёл этот разговор у мужа с женою, герцогиня успела приехать к сестре, Прасковье Ивановне. У царевны она встретила княгиню Аграфену Петровну Волконскую.

Расцеловавшись с ними, Анна Ивановна со слезами на глазах сказала княгине:

— Друг мой, Груша, ты выиграла заклад. Дарья Михайловна — верная союзница мужа, а он, я в том уверена, замышляет против меня неладное! Она мне три раза повторила, чтобы я ничего не опасалась и не сомневалась ни в чём, когда Александр Меньшиков приведёт войско в Митаву. Он же, и никто другой, и на государыню влияет, что она мне теперь не даёт никакого ответа на спрос о Морице. А сама же и толкует, что выбору сердца моего не хочет делать препятствия.

— Аннушка, смотри, друг сердечный, не ошибись, будто причиною один Меньшиков, что матушка-тётушка хитрить с тобой начинает, — выговорила жившая у сестры царевна Катерина Ивановна. — Не голштинские ли, смотри, больше тут помеху чинят?! Может, Фридрих не оставил ещё намерения своего на Курляндию, хоть и не удалось сватовство Карла на Елизавете Петровне? Что ты на это скажешь, княгиня Аграфена Петровна?

— Может статься, и так, ваше высочество! Теперь я ничего не могу сказать, потому что за последнее время мало вхожа к Самой. Теперь Авдотья Ивановна в ходу у ней. Первая советница… А прежде было так, как я вам писала. А теперь опять ещё что-нибудь новое будет, потому что Сапега уж в немилости, а виднее всех — Бутурлин [76].

— А каков он… в родню или выродок?

— Что вы хотите этим сказать?

— Падок он на подарки или чванством занят? Бутурлины бывали в старину первые хапалы.

— В родню, в родню!

Последовал общий смех.

— Можете, Пашенька, и ты, Катя, поэтому сблизиться с тёщей Бутурлинчика и пообещать на голые зубы сельцо под Москвой, буде ладит мне согласье на союз с Саксонским! — высказала, несколько подумав, Анна Ивановна. — Мне, как вижу, дольше здесь нечего времени терять, а нужно дело делать! Я и за ответом к княгине не заеду. Их затеи явные.

Действительно, вдова герцогиня Курляндская в тот же день выехала к себе.

Прошло затем недели с две, как получил князь Меньшиков цидулу из Митавы.

Цидула была всего из четырёх слов: «Невеста и жених виделись».

В ту же ночь сам князь светлейший оставил Петербург, направившись в Курляндию.

Рано утром следующего дня у крыльца Ивана Бутурлина остановилась одноколка Бассевича. Из этого всем знакомого здесь экипажа вышел он сам и взялся с напряжением за тугой молоток, привешенный, по-голландски, у дверей снаружи.

Через минуту послышался шорох и медленно отворилась дверь на крыльцо.

— Дома барин?

— Не встал ещё. Приехал из дворца поздно.

— Когда же видеть можно? Спроси.

— Не смею будить.

— Какая досада! Ну, в полдень, например… мы будем двое либо трое. Предупреди, что нам нужно с ним видеться и ему наше предложение обойдётся не без выгоды… и тебе благодарность. А вот задаток!

В руку слуги опустилась светлая монета.

— Ради стараться для вашей милости. Скажем: с кем изволите заехать?

— С Шафировым и с графом Матвеевым.

— Будем ждать-с.

От Бутурлина одноколка голштинского министра покатила по берегу Большой Невы к Троицкой пристани, на перевоз.

Ял причалил ко второй пристани от угла. Выйдя из яла и ещё подымаясь по ступеням, посетитель увидел в открытое окно хозяина.

— Здравствуй, Пётр Павлыч! Ждал ли гостей так рано?

— Не совсем… а ждал, только не ваше сиятельство, а другого нужного человека, и с приятелем ещё.

— Кого же?