Белые и черные - [2]

Вдруг тревожная нота перебила светлые мысли. «А что с тобой дальше будет? - спросил сам себя Алехин. - Ведь ты один в этом городе, во всей стране, в Европе. Никому ты не нужен, никто тебя не знает. Кто из этих людей, спешащих по своим делам, может вдруг остановиться и радостно похлопать тебя по плечу? Никто. Ты один, совсем один. «Нет более страшного одиночества, чем одиночество в толпе людей», - вспомнил Алехин прочитанные где-то слова.

«Так что дела твои не очень-то хороши, - рассуждал приезжий. - Нет ни дома, ни родных. И с деньгами положение не такое уж радостное! А вдруг случится несчастье, заболеешь. Кто тебе поможет в трудную минуту? Русские эмигранты? Куда там: они почти все сами перебиваются с хлеба на квас. Потом, а кто из них тебе здесь близок?»

В следующее мгновение Алехин, однако, успокоил себя: «Что ты раскис! Только подумай: что значат твои сегодняшние тревоги по сравнению с пережитым?! Какие испытания пришлось перенести за последние семь ужасных лет: война, фронт, тяжелая контузия. Томительные месяцы лазарета, потом революция, внезапная нищета. Долгие годы разрухи, голода. Чего только не предпринимал, что не делал, где не работал, лишь бы спастись от гибели, избежать голодной смерти! Следователем работал в уголовном розыске, переводчиком, киноактером был. Сказали бы раньше студенту училища правоведения дворянину Алехину - только бы улыбнулся.

Так велика ли цена твоим сегодняшним заботам? - спрашивал сам себя Алехин. - Что они значат? Нет денег - подумаешь, беда! Будут, все будет! И деньги будут и квартира. Главное, получил, наконец, возможность играть в шахматы, участвовать в международных турнирах. Несколько приглашений уже в кармане: Будапешт, Гаага, Лондон. И сеансы одновременной игры - это ведь тоже деньги и популярность. Теперь вспомнят гроссмейстера Алехина, очень скоро вспомнят! Умеет он играть в шахматы и заставит себя признать! Пусть сейчас на троне Капабланка, царствование его недолго будет безмятежным. Кубинцу придется пережить неприятные минуты, скоро придется. Русский лев вырвался из заточения, он теперь страшен. Берегись, «непобедимый» чемпион! Мы еще…»

Задумавшись, Алехин чуть не сшиб какого-то господина, и это вернуло его к действительности. Он уже поднялся к площади Этуаль и находился теперь у самой Триумфальной арки. Отсюда по многочисленным радиусам растекались потоки автомобилей и устаревших экипажей. Полюбовавшись величественным зрелищем, Алехин уже по другой стороне Елисейских полей пошел обратно к Лувру. Не дойдя до мрачного дворца французских королей, он свернул налево и вскоре оказался у здания оперы. Это было любимое место Алехина, отсюда начинался бульвар Капуцинов, потом Итальянский бульвар и Монмартр. Спросили бы его, почему он так привязался душой именно к этому месту Парижа, Алехин толком не смог бы ответить. Может быть, потому, что тень разбросистых каштанов, звонкие голоса продавцов и величавое спокойствие посетителей кафе создавали здесь атмосферу сердечности и обжитого уюта.

На углу бульвара Капуцинов и авеню Опера у Алехина развязался шнурок… Пока он соединял узлом непослушные тесемки, мимо него беспрерывным потоком шли приехавшие со всех концов света туристы, юркие, щупленькие завсегдатаи кафе, элегантные женщины. Знаменитые парижские женщины: броские прически, подведенные глаза и неестественно тонкие талии. «Соблюдают диету», - подумал Алехин.

Мысль о еде вызвала вдруг острый приступ голода, и он уже не мог оторваться от витрины ближайшего магазина, за углом, где было выставлено все, что смог придумать изобретательный ум французских гастрономов. Рядом с огромной банкой розовых креветок лежали коробки со скумбрией и сардинами; черная кровяная колбаса хвасталась своим здоровьем перед лионской и совсем не замечала свисавших откуда-то сверху ожерелий бледных сосисок. Трусливо прижались друг к другу сгорбившиеся нашпигованные языки. Левая половина витрины была отдана во власть сырам. Колеса швейцарского сыра толкались здесь с круглыми головами сыров голландских; рокфор с голубыми прожилками покровительственно поглядывал из-под стеклянного колпака на обнаженный кантальский сыр и честер золотого цвета. Дальше шли горы фруктов, потом печенье, торты и пирожные с кремом и сбитыми сливками.

Тысячи пиявок присосались вдруг к желудку Алехина, нестерпимый приступ голода вызвал внезапную дрожь в ногах и руках. Идти дальше не было сил. Не в состоянии справиться с муками голода, Алехин зашел в магазин и вскоре вышел оттуда, неся в руках маленькую, завернутую в прозрачную бумагу колбаску-салями. Оглянувшись по сторонам, он жадно откусил половину колбасы и, тайком пожевывая, с безразличным видом пошел дальше.

Вскоре и остатки салями последовали за первой порцией.

Ощущение голода все же не исчезло, и Алехин один момент подумал: не поесть ли где-нибудь здесь, в ближайшем кафе? Затем он решительно повернул назад и зашагал уже быстрее, как человек, твердо знающий, куда направляется. Вскоре он опять был на площади Оперы и, пройдя с километр по авеню Опера, попал, куда стремился.

На маленькой боковой улочке недалеко от Лувра он увидел небольшое здание; вдоль всего фасада его крупными буквами было написано: «Кафе «Режанс».