Беловодье - [66]

III

Подошла средина лета. Овес наливался. С каждым днем все ниже опускал он тяжелеющие кисти. Гордо смотрящие в небо, вечно стройные пихты были щедро унизаны смолисто-сочными тугими шишками. Их опьяняющий угар стоял над садом, над горами, надо всем необозримым краем диких скал и леса.

Вечерами, когда солнце пряталось за темные массивы гор, с зеленеющих просторов в сад тянуло ароматом молодого меда, а с попутным ветром несся запах трав, и все беспокойнее становились звери. Их пьянил угар родных лесов. Созревшие тяжелые рога клонили голову к земле, но сердце пело о свободе. Вон отсюда! На простор! Туда, где осыпается по скатам камень, где молчаливый темный лес надежно укрывает от охотника! Туда! На неприступные отвесы скал, откуда видно ряд заоблачных вершин, долины, реки и деревни!.. Но крепка была изгородь, и звери сильно волновались.

То один, то другой из быков по нескольку раз в день тревожным криком звал стадо в поле. Все ходят мирно по лужайке, щиплют сочную траву и вдруг — этот крик, такой властный, зажигающий. Сорвутся все — и старики, и молодые — и ударят вслед за вожаком. Но куда ни поверни, везде забор, везде стена. Добегут, едва не врежутся рогами в жерди и остановятся, как вкопанные. Долго стоят так, в раздумье, а потом пойдут гуськом вдоль изгороди в поиски ее конца. Но нет конца ей. Сплошь идет она звено к звену неправильным огромным кругом. Целыми часами ходит стадо вдоль стены, пока не утомится. От таких прогулок рядом с крепкими столбами бурой лентой протянулась сильно вытоптанная тропа.

С каждым знойным днем в саду росло болезненное беспокойство. И это было не напрасно.

Однажды под вечер, когда уже потухли блики солнечных лучей на склонах снежных гор, а снизу, с речки, потянуло свежестью росы, к маральнику подъехали верховые. Тихо, без обычного шума, расположились они неподалеку за одной из стен. Лошадей нарочно запустили в сад, чтобы стадо присмотрелось к ним и не боялось.

Лишь стемнело, за стеной тревожно затрещал большой костер, а вокруг него задвигались черные тени с огненно-светлыми лицами. Маралы отошли в другой конец.

Не к добру появились тут люди. Как и в прошлом году, как и каждое лето, приезжали люди с вечера, а ранним утром сад гудел от гиканья скачки.

Звери зорко следили за огнем и чутко вслушивались в тишину. Когда там все затихло, молодые задремали. Но быки всю ночь тревожно прядали ушами, тянули в себя воздух и боязливо озирались в стороны.

Санькин Семилеток все фыркал и страшно, по-лошадиному, скалил свои крепкие белые зубы. Он отошел немного в сторону, туда, на свой любимый холмик, где на далекое пространство нет ни кустика. И на этом холмике он простоял всю ночь.

Тишина. Спят горы. Кажется, что под холодным блеском звезд все замерло, и только речка звенит неумолчно, бьет и плещет день и ночь по плитняку и валунам. Но чуткое маралье ухо ловит звуки, слышит их со всех сторон. Вот хрустнуло в чаще — и сейчас же долетел оттуда заглушенный писк: то мелкий хищный зверь настиг свою добычу; вот издалека, с гор, доносит ветром злобный клекот кем-то потревоженных орлов, и то в одном ущелье, то в другом с сухим трескучим шумом падают с откосов камни…

Семилеток все стоял и слушал. С каждым шорохом он вздрагивал. Его манили эти звуки с воли, звали в черный лес, к снегам. Он вспомнил прошлый год. Тогда он вырвался, ушел. Как это случилось?.. Погнались за ним, чтобы прижать в углу и спутать, а он дерзким прыжком метнулся через изгородь и ускакал. Помнит, как до устали носился по полям. А через день его нашли и много-много всадников живым кольцом замкнули в сопках. Все ближе и ближе подвигались люди, а когда оцепили дугой, то погнали его в сад. Но Семилеток молнией сверкал по склонам сопок, ловко уклоняясь в самые опасные моменты, и ушел. Ушел совсем далеко, к снеговым вершинам. Люди на измученных, вспотевших лошадях кричали что-то долго и пронзительно, но, потерявши след, уехали. Много раз еще ловили Семилетка — и каждый раз он уходил: выносили молодые ноги.

Так половину лета прогулял Семилеток в горах. Рога его окрепли и засохли. Он уже не боялся обломать их в чаще. Остро отточенные звонкие ветви рогов внушали смелость и отвагу. Семилеток рыскал по полям, ища себе противника. Гулом звонкой меди отдавался его голос в диком камне. Но не было ответа Семилетку. Встанет он на выступе скалы, откинет голову и злобно крикнет в горы. Лес молчит. Ни звука. Только эхо перекинется из камня в камень и замрет. Марал бросается в волнении с горы в долину, а оттуда снова в гору и опять кричит. Один, один. Маралов человек переловил и запер по садам… Тоской и злобой вспыхивало сердце Семилетка…

Но однажды на могучий крик ему послышался ответный крик. Далекий, смутный, чуть-чуть уловимый. Семилеток ринулся на голос. Во всю прыть окрепших в поле ног скакал он через камни, речки и ключи. На мгновенье остановится, взревет и слушает. Ответный рев все ближе. Снова скачет Семилеток…

И, опьяненный безумно стремительным бегом, он наскочил на изгородь… Неожиданно и странно выросла она перед его глазами. Огляделся и узнал. Знакомый сад. Родное стадо ходит за стеной.