Белоснежка и семь апостолов - [38]

Глеб, разинув рот, наблюдал за вращающимся над головой чемоданом. Ему, похоже, даже в голову не пришло отойти в сторону. На нетвердых ногах я подошла к мальчику и взяла его за руку. Проклятый чемодан отбросила в кучу листьев на обочине.

Только сейчас наверху заголосила Людмила.

В окнах замелькали лица любопытствующих.

— Тимка! — позвала я; голос сорвался на хрип. — Домой. Сейчас же.

За обедом мальчишки вели себя тише воды ниже травы. Тимка поглядывал на меня с затаенным восхищением. Перед сном отважился задать вопрос:

— Тетя Наташа, а ты волшебница или пришелец?..

Сдав детей с рук на руки отцу, я вернулась домой и принялась паковать вещи.

«Уеду, — решила я, — вот отвезу кошек в приют и уеду».

Тут-то и нагрянул отец Михаил.

— …Скажи мне правду — в тот миг ты молилась?

Он даже не спросил, правда ли я остановила взглядом чемодан. А раз не спросил, значит, верил, что правда. Стало быть, не только Тимка с Глебом рассказали, но и еще кто-то подтвердил.

Мне хотелось отстраниться и сказать «нет», и это было бы правдой, но я видела: отцу Михаилу не столько важно мое «да» или «нет» — ему нужны подробности. Все, как было.

— Нет, — сказала я.

Он на миг прикрыл глаза, словно ощутив мгновенную боль. Рука его опустилась. Жаль было разочаровывать его, ведь он пришел ко мне за чудом. Не было чуда, батюшка, извиняйте…

— Тогда как… как ты это сделала?

А почему вы решили, что это я, захотелось мне спросить. Потом вспомнила себя, стоящую середь двора с воздетыми руками и голосящую что есть мочи, и промолчала.

— Не знаю, — выдавила я.

— Это чудо Господне, — мягко сказал отец Михаил, — но свершилось оно через тебя, и я хочу понять почему… И почему ты сейчас бежишь. Ты… кажешься напуганной. С тобой бывало такое раньше?

Наступила тишина, в которой слышно было только мурчание кошек, тершихся о ноги отца Михаила.

— Ненавижу разговаривать в коридоре, — наконец изрекла я. — Давайте пройдем на кухню, что ли…

Чтобы заварить чай, мне пришлось распотрошить сумку. Отец Михаил деликатно дожидался, пока я закончу суетиться и пододвину ему чашку и сахарницу. Только потом напомнил, о чем хотел поговорить.

— Отец Михаил, а вы верите в магию? — в лоб спросила я.

— Я верю в Бога. Но к чему этот вопрос?

Я долго перемешивала в чашке сахар, а потом решилась:

— Исповедуйте меня, отец Михаил.

Артем

— Э! Вставай! Подъем! Але!

Я открыл глаза. Надо мной здоровенной нескладной башней возвышался Макс.

— Который час?

— Шесть. Хорош чалиться, бегать пора.

— Бегать?

— Ну договорились же вчера. Сам же просил тебя спортом занять. А спорт начинается с утренних пробежек трусцой. Я тебе подарок принес.

И Макс продемонстрировал пару новых, неприлично белых и неприлично больших кроссовок. Я поднялся, натянул шорты и футболку. Господи, на что я напросился…

В то утро я думал, что мои легкие останутся на асфальте — черная мокрота начала вылетать из меня уже в начале второго витка вокруг нашего квартала. В конце третьего я был уверен, что умру через пару метров. В начале четвертого я поклялся бросить курить. Макс бежал рядом совершенно невозмутимый и, казалось, даже не сбился с дыхания. По счастью в это утро мы ограничились четырьмя кругами. А потом прошли еще круг спокойным шагом, чтоб восстановить дыхание. Когда мы наконец остановились, я с облегчением уселся на асфальт и тут же получил пинка от Макса.

— Подъем! Встань прямо. Ноги на ширине плеч, руки в замок, разминаем кисти.

Кроме кистей были размяты локти и плечи. Еще мы делали приседания. Наклоны — тут я мог собой гордиться, мне почти удалось дотянуться до носков новых кроссовок. Но когда начались отжимания на кулачках, я не сдюжил и завалился на бок из упора лежа, облизывая содранные об асфальт костяшки пальцев. Макс непрерывно ругался, обзывал меня тряпкой, холодцом, размазней и всякими другими совсем уж неприличными словами. Я очень живо вспомнил нашего старшину Прокопенко, родившегося в Тамбове и весьма доходчиво вбивавшего нам в головы, что именно там находится центр Вселенной. Когда упражнения закончились, у меня дрожало все — от пальцев рук до ягодиц. Макс посмотрел на меня с уважением:

— А ты молодцом. Не жаловался. Ты в армии был?

— Был. Но я с «вышкой» ходил, на год. И попал почти сразу в штаб. Так что особо не напрягался.

— Ясно. Ну, пошли завтракать, что ль.

Так в середине августа начались мои тренировки с Максом. Он каждодневно устраивал мне зарядку, постепенно повышая нагрузку. Через две недели я перестал выкашливать легкие во время бега. И даже умудрился отжаться тридцать раз — десять на растопыренных пальцах, десять на кулачках и десять же по-простецки на ладонях. Тогда же Макс авторитетно заявил, что мне пора заняться боксом.

— Я сперва думал тебя к себе на танцы затащить, но ты корявый слишком, нет в тебе нужной пластики. А вот для бокса подойдешь — костяку тебя мощный, голова работает. Суперскорости, конечно, не покажешь. Технику тоже путем не освоишь — старый уже. А вот удар тебе поставят — пригодится в жизни.

С этого момента жизнь моя протекала сугубо по распорядку: подъем в шесть, утренняя пробежка с разминкой, каша на молоке на завтрак, два часа в компании перчаток, мешка, скакалки, тренажеров и прочих атрибутов боксерского зала, обед и два часа отдыха. Потом я был практически свободен, если, конечно, не считать того, что трижды в неделю по вечерам Макс гонял меня еще и в бассейн. Ел я как блокадник, попавший в санаторий, спал как убитый по десять часов. В какой-то момент я поймал себя на том, что не помню, когда последний раз курил. Это меня изрядно удивило. Я обыскал квартиру и нашел запылившуюся початую пачку. Сунув в рот сигарету, я занялся поисками зажигалки и в какой-то момент осознал, что уже курю. Затушив сигарету, я тут же схватил следующую и, пристально глядя на ее кончик, затянулся. Она затлела. Пирокинез покорился.