Беломорско-Балтийский канал имени Сталина - [30]
Но Вяземский и его считал нереальным. Интересы станичных мироедов казались миражем молодому инженеру, который в мечтах воображает расцвет либеральной буржуазной родины. О, она придет, она даже незаметно придет — ни расстрелов, ни реакции, незаметно, вежливо, нечто вроде выборов в Государственную думу, что ли. Вежливо, если хамы не будут сопротивляться… Нет, нет, она придет. И уж тогда примется строить во все тяжкие. Вот развернутся инженеры! Что фон Мекки, Поляковы, дед Орест Полиенович! Орест Валерьянович покажет себя — в проекте, на производстве. Не будет таскаться по малярийным болотам, получать гроши, являть белую ворону в стае мелковорующих спецов.
Отцы прозевали власть, отцы разлагаются в Дагестане, отцы кое-что исправляют в центральных учреждениях и практически развертывают кое-что в Ташкентском водхозе. Но и тут они жестки, мало приветливы. Не хочешь работать у Баумгартена по опасным сметам — устраивайся сам.
«В первые месяцы работы в Ташкенте у меня не было связей, но от знакомых не по служебной линии я услышал, что организуется исследовательский институт по водному хозяйству, и это начинание пришлось мне по душе, как всякого рода исследование. Такая работа в учреждении, которое должно заниматься рационализаторской работой по водному хозяйству, показалась мне подходящей.
В одно прекрасное утро в июне 1926 года я явился в учреждение, которое было подчинено управлению водного хозяйства. Зашел в кабинет администрации и увидел молодого на лицо, но седого человека. Это был директор В. Д. Журин».
Журин — одна из интереснейших фигур в тогдашнем Ташкенте. Журин и теперь выходит в первые ряды советского инженерства. Он талантливо возглавлял проектный отдел Беломорстроя, сейчас возглавляет проектный отдел канала Волга-Москва, в меру своих немалых сил и способностей помогает строить социализм. Но, когда произошло его знакомство с Вяземским, он был не таким.
В Ташкенте его оттеснили на научно-исследовательскую работу. В Ташкенте среди вредителей властвовала старая иерархия довоенных окладов, родства с прежними промышленниками, личных связей с Ризенкампфом. Журин был молод для них. Он героически пробивался по советской линии, был беден, ходил босиком в 1921 году в университет, будучи деканом факультета. Для людей с жирными окладами в недавнем прошлом это что-то уж слишком эксцентрично. Он попал в промежуточное поколение, не успел сделать карьеру при буржуазии — в 1917 году ему было всего двадцать семь лет — и в сущности жил сожалением об этом. Играть активную роль во вредительской организации ему хотелось, он занялся организацией идеологии, у него был салон, где собирались по четвергам вредители. Пятница — это мусульманский день отдыха. В те времена он соблюдался, как у нас воскресенье, и можно себе представить, сколько поострили и салоне насчет уважения к национально-религиозным предрассудкам со стороны советской власти. В салоне гостями бывали и Ливанов, и Ананьев, и Ладыгин, и Хрусталев, и Вержбицкий, и Будасси — тузы в прошлом и настоящем, дельцы. Какое родство, какие связи с заграницей! Но Владимир Дмитриевич — остряк, хохотун, неутомимый работник, хозяин-организатор — тоже чего-то стоил. Был случай — видел Вяземский, как киты в салоне делили какие-то деньги. Салон, в котором делят темные деньги, называется малиной, или шалманом, но Владимир Дмитриевич узнал это уже на Беломорстрое.
Инженер О. В. Вяземский, бывший вредитель, автор проекта Маткожненской плотины. Награжден орденом Трудового красного знамени
Для Вяземского Журин представлял опору, столп, он тянул молодого человека, сделал ученым секретарем института, продвинул в качестве лектора. Из ворчливого, вялого молодого человека, каким казался водхозовским заправилам Вяземский, Журин — педагог и организатор — сумел извлечь если не все способности — у него ведь и у самого не было настоящего делового поля — то уверенность по крайней мере в этих способностях. Журин вел сложную игру. После шахтинского дела, после ареста Рамзина он подал в партию. Подавая это заявление, Владимир Дмитриевич решил, что все позволено. Конспирация, так конспирация. Придет хозяин — тесть Будасси или кто там еще, — и увидим, что по-настоящему смело вел себя Журин, а не они. Он влез в самый лагерь врага. Это вздор — ворчать, брюзжать и лойяльничать. А вот заседать в ячейке и вредить — это размах!
Орест Валерьянович был молод и честолюбив. Ко времени его скромных ташкентских успехов подоспела новая идеология: технократические мечтания.
Один ташкентский технократ говорил другому:
— Вот какие умы! Сам Герберт Уэллс проповедует идею о праве инженеров на власть.
Разговор развертывался прямо по тем направлениям, что давала программа Промпартии. В самом деле, Герберту Уэллсу легко: у него парламент, у него буржуазия. Она же с первого слова отдаст власть в руки техников. Герберт Уэллс вот-вот свергнет Болдуина и Чемберлена, соберет директоров фабрик и гидротехников и решит все вопросы. Развяжет Версальский узел, предотвратит распад империи, устранит конкуренцию с Соединенными штатами, умиротворит Индию, уговорит Японию не бросаться в колониях короля Георга дешевым текстилем — все, все разрешит.
