Белогвардейцы - [14]

- На печь лезь! - зыкнула па него Настя, набросила

Полушубок и скользнула за дверь. Через минуту вернулась, бледная, с широко распахнутыми, испуганно блестевшими глазами.

- До вас, Владимир Николаевич!

- Кто?

- Жид.

- Жид? - переспросил Вышеславцев, думая, что

ослышался.

- В барском доме жиды остановились, беженцы; а ваши их... того!

- Зови! - Вышеславцев, догадываясь, что произошло, раздраженно махнул рукой.

В комнату расторопно вкатился высокий, неопределенного возраста человек - заячья, потерявшая форму шапка, ветхое драповое пальто до пят, шарфик из гаруса, из-под которого светилась длинная, худая, грязно-желтая шея. Глаза смотрели напряженно и заискивающе. Так смотрят дворовые собаки - дадут или не дадут кусок мяса.

- Я вас слушаю, - сказал Вышеславцев.

- Помогите, господин... - Кадык дернулся, шея плоско, точно у кобры, расширилась, образовав по бокам глотки две напряженные жилы с провалом посередине. - Простите, я не разбираюсь в званиях...

- Полковник.

Старик неожиданно рухнул на колени.

- Помогите, господин полковник! Дочек насилуют, а

младшей только четырнадцать...

- Встаньте! - Вышеславцев натянул шинель, взглядом поторопил Крымова и выскочил на заднее крыльцо.

- Машков! Нестеренко!

Из баньки вывалился Федя.

- Коня!

Черное, усыпанное яркими звездами небо... Дивная березовая роща... Белый двухэтажный каменный дом, похожий на собирающегося взлететь лебедя... Идиллия!

Патриархальная Русь!

Вышеславцев пришпорил коня, подъехал ближе и только тут обнаружил, что лебедь смертельно ранен: правый флигель разрушен, парадные днери вырваны, зияющие провалы окон озарены пламенем. Вместо с пламенем рвалась на свободу зажигательная мелодия знаменитого еврейского танца.

- Гоголь! Мистика! - пробормотал Крымов, соскакивая с коня и прислушиваясь. - Вы знаете, что они поют?

- Сейчас узнаю. - Вышеславцев обернулся, взмахом руки велел Машкову и Нестеренко следовать за собой.

Посреди огромной, очевидно парадной, залы полыхал костер. Вокруг него, взявшись за руки, кружился хоровод - мужчины, безусые юнцы, женщины. Баянист наяривал "Семь сорок", а хор, дружно отплясывая, чеканил: "Бей жидов, спасай Россию!" Руководил этим смешанным хором взводный второго эскадрона подъесаул Колодный. Он стоял в центре, дирижировал и то и дело орал: "Веселе-ей!" И для устрашения размахивал шашкой. Острый клинок, отливая серебром, разгульно свистел над головами танцующих.

- Это не Гоголь - Вальпургиева ночь! - сказал Вышеславцев и, чтобы прекратить вакханалию, выстрелил в потолок.

Подъесаул, узнав командира, бросил шашку в ножны, баянист выронил баян, хоровод рассыпался, рассосался по дверям-щелям.

- Они там, - тронул Вышеславцева за рукав старик - Мои девочки там! Дрожащей рукой он указал на вход по внутренние покои. - Помогите, я боюсь, что...

Вышеславцев шагнул в коридор, прошел несколько метров и остановился: тьма - руки вытянутой не видать.Прислушался. Где-то рядом делились впечатлениями:

"Ну как?" - "Ничего. Ножки тонкие, как спички, а внутри поют синички!"

- Федя, посвети. - Вышеславцев до боли в суставах сжал рукоятку револьвера.

Вспыхнул огонь, кто-то вскрикнул - полковника, по-видимому, узнали, бросился бежать.

- Быстро, однако, - сказал Машков, взглядом провожая прыгающие тени. Не догонишь. - Он поднял над головой горящую спичку, осмотрелся и, заметив слева сорванную с петли дверь, потянул ее на себя и вошел в небольшую комнату. На полу, в ворохе грязной соломы, слабо постанывая, лежала девочка - коротко стриженная, рыжеволосая, с тонкими, раскинутыми руками. Над ней прилежно трудился юный прапорщик.

"Ей только четырнадцать, - вспомнил Вышеславцев слова старика. - По всей вероятности, это она, его дочь..."

- Встать, скотина! - рыкнул он, чувствуя, как холодеет, разрываясь от слепой, безудержной ярости, грудь.

Прапорщик удивленно замер - кто это, мол, решился побеспокоить? приподнялся на локте, и в глазах его отразился ужас первобытного человека.

- Я сказал: встать! - Вышеславцев вскинул револьвер.

- Он пьян, - проговорил Крымо и, не сводя ледяного взгляда с рухнувшего на бок прапорщика. - Когда протрезвеет, тогда и расстреляем. Будет хоть знать - за что.

Вышеславцев сунул револьвер в кобуру.

- Машков, в сарай его, под замок!

"В нас странная и, пожалуй, демонская любовь к огню, - думал Вышеславцев, расхаживая вокруг костра. Думал и неотрывно смотрел на красные языки пламени, в котором с ядовитым шипением и треском, словно протестуя против такой бесславной гибели, догорали ручной работы стулья, книжные полки, шкаф и прочая домашняя утварь - все, что некогда служило украшением этой старинной русской усадьбы. - Дикари! Варвары!".Он вдруг повернулся и пристально посмотрел на притихшего подъесаула Колодного.

- Выверните карманы!

Подъесаул икнул - то ли спьяна, то ли со страха, - и на пол выпали янтарные бусы, серебряный портсигар, витка жемчуга, кольца...

- Кого ограбили?

- Я не грабил - менялся, вашблагородь.

- С кем?

- А вот с этим... - Подъесаул ткнул пальцем в стоявшего поодаль еврея с окладистой бородой в гневно пылающими серыми, навыкате глазами.