Белое внутри черного, черное внутри белого - [4]
Все главное здание и двор вокруг него оклеены дацзыбао[6], на которых все имена членов так называемой группировки перечеркнуты крест накрест или написаны вверх ногами, что означало презрение и ненависть к врагам революции. В большом зале уже бушует толпа революционных масс. Хриплые голоса выкрикивают лозунги: «Долой антипартийную группировку Пэн — Ло — Лу — Яна! Долой контрреволюционера Лу Дин-и!» На сцене зала стоят с поникшей головой Сюй Личунь, заместитель заведующего Лу Дин-и, и другие новоявленные контрреволюционеры. Сюй Личунь по совместительству — директор нашего Бюро переводов. А ведь эта толпа — сотрудники одного из самых важных отделов ЦК КПК, почти все старые и опытные коммунисты!
В новое политическое движение со скоростью молнии включился весь многонаселенный Китай. Ведь подумать только, нашлись же люди, которые поднялись против великого вождя — Председателя Мао! Таким в самом начале было настроение народа. Таким было и мое настроение, а также большинства окружающих меня сотрудников Бюро переводов. Я лично считала, что «мудрый вождь» Председатель Мао узнал, что творят кадровые партийные работники в низших партийных инстанциях, и решил пресечь их произвол. Примером для меня служили мои мучители в Народном университете. В то время авторитет Председателя Мао в народе был очень высок, его считали святым. Как советские бойцы во время войны с криком «За Сталина!» бросались в бой, так и в Китае того, кто осмелится пойти против Председателя Мао, народная толпа могла растерзать в клочки. Толпа есть толпа.
Далее сам Председатель Мао, подняв народные массы на борьбу, назвал по именам своих врагов, вывесил свою первую дацзыбао, направленную против Председателя КНР Лю Шаоци, который ранее был объявлен преемником самого Председателя Мао, а также призвал китайских подростков уничтожать все старое, включая древние памятники китайской культуры, которые назвал «четырьмя пережитками». Только после первых трех лет «культурной революции» стало ясно, что лишь не контролирующий себя человек мог придумать такие издевательства над всем народом. А тогда, летом 1966 года, никто из простых людей еще не понимал, что задумал «великий кормчий».
Пекин кипел — работа в учреждениях прекратилась, учеба в школах и вузах тоже остановилась, школьники и студенты всей страны вышли на улицу. Чтобы им было удобнее заниматься революцией, транспорт, включая поезда, бесплатно предоставили в их распоряжение. Когда бунтующая молодежь добралась до Пекина, всем учреждениям приказали бесплатно предоставлять им жилье, кормить и возить по Пекину в целях ознакомления с политическим движением. Ко мне в комнату в коммунальной квартире поместили шесть подростков четырнадцати-пятнадцати лет. Я предоставила им все одеяла и простыни, а сами мы спали не раздеваясь в той же комнате, сын у меня на руках. Молодых бунтовщиков нельзя было обижать, ведь их объявили «гостями Председателя Мао». После двух недель их пребывания все мое добро превратилось в черные клочья бесформенных тряпок.
Милицейские участки выгребали из своих архивов личные дела «врагов народа» и передавали этой зеленой молодежи. Бунтовщики-подростки с подачи милиции вламывались в квартиры и дома так называемых контрреволюционеров и расправлялись с ними, как хотели. Тысячи людей погибли от рук подростков, которые забивали свои жертвы до смерти. Фактически как милиционеры, так и вожди «культурной революции» Кан Шэн[7] и Цзян Цин просто-напросто рассчитывались со своими личными врагами руками этих «застрельщиков революции».
Однажды толпы таких школьников-хунвейбинов[8] вломились в дом нашего непосредственного руководителя, замдиректора Бюро переводов Цзян Чуньфана. Временные руководители Бюро стали искать людей, которые могли бы стать представителями от Бюро и любой ценой не допустить физической расправы над семьей Цзяна. А это вполне могло произойти, так как ЦК партии уже объявил Цзяна Чуньфана контрреволюционером. Выбор пал на меня и других молодых сотрудников, которые в политическом отношении были еще незапятнанными. Чтобы мы могли на равных правах разговаривать со школьниками, наши начальники выдали нам повязки с надписью «хунвейбин». Мы отправились на место происшествия. Подростки как раз разбивали во дворе произведения искусства, уничтожали картины и бросали друг в друга горшки с цветами. Шла детская игра в победителей. Но нам было не до шуток, потому что они уже взялись за членов семьи Цзяна. Они объявили мать Цзяна помещицей, вытащили ремни и приготовились избивать и старушку, и жену Цзяна. Обе женщины сидели на полу и с ужасом в глазах защищали голову руками. Я вмешалась: «Давайте сначала уточним семейное происхождение матери Цзяна». Кто-то из сотрудников позвонил в Бюро и ответил хунвейбинам, что все в порядке, здесь никто не относится к категории врагов. Но школьники уже вошли в азарт, руки у них чесались, им нужны были жертвы. Они стали кричать, что мы — апологеты врагов, что мы защищаем контрреволюционера Цзяна Чуньфана и не хотим его выдавать. Затем они потребовали машину, чтобы увезти из дома Цзяна все ценные вещи. Мы не хотели человеческих жертв, быстро вызвали машину из Бюро и отвезли безумных подростков вместе с награбленным ими имуществом подальше от дома, на временный склад «четырех пережитков», устроенный городскими властями.
Новую книгу «Рига известная и неизвестная» я писал вместе с читателями – рижанами, москвичами, англичанами. Вера Войцеховская, живущая ныне в Англии, рассказала о своем прапрадедушке, крупном царском чиновнике Николае Качалове, благодаря которому Александр Второй выделил Риге миллионы на развитие порта, дочь священника Лариса Шенрок – о храме в Дзинтари, настоятелем которого был ее отец, а московский архитектор Марина подарила уникальные открытки, позволяющие по-новому увидеть известные здания.Узнаете вы о рано ушедшем архитекторе Тизенгаузене – построившем в Межапарке около 50 зданий, о том, чем был знаменит давным-давно Рижский зоосад, которому в 2012-м исполняется сто лет.Никогда прежде я не писал о немецкой оккупации.
В книге известного публициста и журналиста В. Чередниченко рассказывается о повседневной деятельности лидера Партии регионов Виктора Януковича, который прошел путь от председателя Донецкой облгосадминистрации до главы государства. Автор показывает, как Виктор Федорович вместе с соратниками решает вопросы, во многом определяющие развитие экономики страны, будущее ее граждан; освещает проблемы, которые обсуждаются во время встреч Президента Украины с лидерами ведущих стран мира – России, США, Германии, Китая.
На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.
В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.
Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.
«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.
Два рассказа польского прозаика, публициста и режиссера Петра Войцеховского (1938). Первый — «Одесса, все пляжи». Беспутный поляк выигрывает в телевикторине поездку в Одессу, где с ним происходит история, очень похожая на правду, как бывает только с талантливо выдуманными историями. Перевод Ксении Старосельской. Сюжет второго рассказа — «Пришли фото, черкни пару слов» — тоже необычный: одинокий пенсионер пытается возобновить знакомство с забытыми и полузабытыми людьми, дававшими ему некогда свои визитки.
«Возможности» (Пьеса в десяти сценах) английского драматурга Говарда Баркера (1946) в переводе Александра Сергиевского. Вот что, среди прочего, пишет переводчик во вступлении, объясняя, что такое «пьесы катастроф» (определение, данное этим пьесам британской критикой): «…насилие, разочарованность и опустошенность, исчерпанность привычных форм социально-культурного бытия — вот только несколько тем и мотивов в драмах и комедиях Баркера».
Французский поэт, прозаик, историк культуры и эссеист Ив Бонфуа (1923) в двух эссе о Шекспире предлагает свое понимание философского смысла «Гамлета», «Короля Лира» и «Макбета». Перевод Марка Гринберга.
В рубрике «Литературное наследие» — восторженная статья совсем молодого Поля Верлена (1844–1896) «Шарль Бодлер» в переводе с французского Елизаветы Аль-Фарадж.