Белое и красное - [37]
— Курица не птица, Польша не заграница!
Леонид Львович произнес это таким тоном, будто хотел сделать приятное Чарнацкому, как бы подтверждая, что он им не чужой. И был удивлен неприязненным взглядом Чарнацкого. Странный народ эти поляки!
Чарнацкий всматривается в лицо юнкера. Вчера подавлял бунтующих солдат, завтра будет усмирять сибирскую деревню, а послезавтра… И эта его «курица не птица…». Да, Леонид Львович… Вечная мерзлота. Повеяло когда-то в России холодом, так и не может она оттаять.
За спиной он услышал топот. Приближался казачий патруль. Один из казаков отделился от своих, почти вплотную подъехал к Чарнацкому, обдав его запахом конского пота и водочным перегаром. Какое-то время скакал рядом, внимательно приглядываясь и не переставая поигрывать нагайкой. Патруль исчез за поворотом, а этот все присматривался к Чарнацкому, хотя Ян всем своим видом дал понять, что не испытывает никакого интереса к всаднику. Наконец пришпорил коня, обдав Чарнацкого комьями грязи. «Вечная мерзлота, — вспомнилось ему. — Кажется, я должен быть доволен, что у него не было желания протянуть меня нагайкой по спине».
На Главной улице ему опять встретился патруль. Дамы в салопах, богато одетые мужчины радостными возгласами приветствовали казаков, героев дня. И юнкеров тоже.
Адвокат и на этот раз был в прекрасном расположении духа. Он вслушивался в цокот копыт за окном с таким восторгом, будто это скакали польские уланы.
— Я вижу, вы в хорошем настроении. Приятные новости из Петербурга?
Кулинский собирался было ответить, но вошла пани Ядвига.
— Спасибо, что вы меня увели с этого плаца, — обратилась она к Чарнацкому. — Едва вернулась домой, как там началось.
«Домой? Интересно, доволен ли адвокат, что Ядвига совсем здесь обжилась, — подумал Чарнацкий. — По всему видно, доволен».
— Я помешала вашему серьезному разговору?
— Ян спросил меня, какие новости из Петербурга. Ничего особенного. Более серьезные события произошли здесь, в Иркутске. Я считаю, это переломный момент. Но на вас наши разговоры о политике, наверное, наводят скуку…
— Я современная женщина.
В доказательство чего Ядвига закурила.
— Переломный момент потому, что власти уяснили себе, как слабы бунтовщики, вся эта солдатня. Стоит прекратить болтовню, не уступать, действовать — и сразу становится ясно, у кого преимущество. Демократия продемонстрировала свою силу.
— Она продемонстрировала пушки и казаков. — Ядвига выпустила струю дыма прямо в лицо адвокату. — И юнкеров.
Чарнацкий помнил, как отзывался Антоний о курящих женщинах, и подумал, что, пожалуй, Кшесинской все-таки не следует добираться до Намцы. Собственно, волноваться по этому поводу нечего, поскольку навигация на Лене уже закончилась.
— Не могу видеть этих самодовольных казаков. Как сейчас помню девятьсот пятый год… Первое мая в Варшаве. Мне удалось скрыться в подворотне на Иерусалимских аллеях, но на моих глазах, я сама видела, они убивали…
— Пани Ядвига, зачем вы прибавляете себе года. Вы не можете помнить, что было в девятьсот пятом году!
Комплимент свидетельствовал о том, что уважаемый адвокат неравнодушен к пани Ядвиге. Кшесинская насупилась.
— Солдаты, которых вчера разоружили, более симпатичны, чем те казаки, — произнесла она, выпустив дым в окно, решив, видимо, ничего не добавлять к сказанному.
— Вы предпочли бы, чтобы солдаты захватили город?
— Я ничего не предпочитаю. Не люблю казаков, юнкеров. И ничего с этим поделать не могу. Я, пожалуй, загляну в госпиталь к Тане, возможно, зайду к Долгих.
Когда Ядвига ушла, адвокат неожиданно предложил выпить кофе. «Не иначе у него ко мне дело», — решил Чарнацкий.
— Самый лучший кофе был когда-то в ресторане «Деко». Ты, наверное, знаешь, это фамилия владельца — пана Деко. Раньше в Иркутске все рестораны держали поляки.
— В «Деко» любил заглядывать мой прежний хозяин Петр Акепсимович Шнарев.
— Шнарев. Интереснейшая личность. Однажды мне довелось с ним встретиться. На сколько тянет сейчас его состояние?
Довольно конкретный вопрос. Адвокат, ожидая ответа, прищурил глаза, и — о, диво — Чарнацкому показалось, что в сарматских чертах Кулинского проглядывает Азия. Азия. Везде Азия. А ведь есть что-то общее между адвокатом и Петром Поликарповичем. Может, они похожи, потому что одного возраста?
— Он не Рокфеллер и не Морган. Но несколько миллионов у него есть. Классический пример человека, у которого только одна формула в отношениях с миром, людьми, природой. Иметь! Иметь! Брать!
И опять он подумал о вечной мерзлоте. Вспомнил, как во время банкета в фактории под Олекмой Никифоров недобро пошучивал, что каменный особняк Шнарева, сооруженный за огромные деньги из материалов, привезенных из Америки, осядет, завалится, поскольку ставили его против законов вечной мерзлоты.
— В своей Якутии у него, наверное, нет конкурентов?
— Есть. Стремление иметь всегда связано с конкуренцией. А то бы Рим до сих пор правил миром. Кто знает, возможно, сейчас это был бы выход. «А кофе на меня действует…»
— Шнарев — это меха?
Адвокат пропускал мимо ушей разглагольствования Чарнацкого, его интересовали конкретные вещи.
— Конечно, меха… Это старая история. Люди Бекетова, Галкова тоже брали у якутов меха. Первый Якутск возник в год вступления на трон Владислава Четвертого Вазы
Олег Кашин (1980) российский журналист и политический активист. Автор книг «Всюду жизнь», «Развал», «Власть: монополия на насилие» и «Реакция Путина», а также фантастической повести «Роисся вперде». В книге «Горби-дрим» пытается реконструировать логику действий Михаила Горбачева с самого начала политической карьеры до передачи власти Борису Ельцину.Конечно, я совершенно не настаиваю на том, что именно моя версия, которую я рассказываю в книге, правдива и достоверна. Но на чем я настаиваю всерьез: то, что мы сейчас знаем о Горбачеве – вот это в любом случае неправда.
Загадочный рассказчик, чья судьба неразрывно связана с жизнью главных героев, начинает свою страшную и одновременно трогательную историю. Историю, начало которой было положено в 1939 году. Зиглинда живет в Берлине в обычной семье. Мама — домохозяйка, а папа работает цензором: вымарывает из книг запрещенные слова. Его любимое занятие — вырезать фигурки из черной бумаги и ждать конца войны. Но война продолжается, и семья девочки гибнет, а она оказывается в опустевшем здании театра — единственном месте, где можно чувствовать себя в безопасности.
Случайная встреча семилетнего Адама и Барона – пожилого одинокого физика с оригинальными взглядами на бытие – круто меняет судьбу мальчика, до того обещавшую быть непримечательной. Впрочем, меняет она и жизнь мужчины, который относится к своему подопечному словно к родному сыну. Исповедуя гедонизм, Барон игнорирует течение времени и избегает привязанностей. Этому он учит и Адама. Однако теория пребывания в золотом коконе начинает трещать по швам, когда Адам познает любовь и связывает себя узами с девушкой, обреченной на скорую смерть…
Пять месяцев назад Ник, бойфренд Валери Лефтман, открыл стрельбу в школьной столовой, убив многих учеников и учителей и застрелив себя. Пытаясь его остановить, Валери получила ранение в ногу и случайно спасла жизнь своей одноклассницы. Однако ее обвинили в случившемся из-за списка, который она помогла составить, – Списка ненависти, включающего более сотни людей и явлений, которые ненавидели Валери и Ник. Все лето девушка провела в больнице, где с ней обращались как с возможной подозреваемой. Оказавшись наконец дома, Вал готовится вернуться в школу и продолжить обучение в выпускном классе.
Семья Липы — семья предпринимателей. Она, ее родители и младший брат Берти зарабатывают себе на жизнь сбором металлолома. Их бизнес труден, непостоянен, а порой и просто опасен, хотя семья живет в мире возвышенных метафор, созданных главой семьи. Их труд — благороден, платят за него — «звонкой монетой», а найденные предметы свозятся прямиком в… «Рай».В романе одного из самых ярких голосов немецкоязычной литературы соединились фантазия и суровая семейная история, гротеск и трагедия целого поколения, оторванного от корней.
Родители маленького Димы интересуются политикой и ведут интенсивную общественную жизнь. У каждого из них активная гражданская позиция. Но вот беда: мама и папа принадлежат к прямо противоположным лагерям на политическом поле. Очень скоро Дима замечает, что трагически расколота не только его семья… Книга содержит нецензурную брань.