Белое движение в годы гражданской войны в России (1917-1922 гг) - [5]

Неспособность пришедших в результате Февральской революции к власти членов правительства навести в стране необходимый порядок привела к тому, что в различных кругах российской общественности начала вызревать идея военной диктатуры. Отверженные чиновники увидели в ней возможность возвращения к государственной службе и связанным с нею привилегиям; торгово-промышленные и финансовые круги — надежду на восстановление управляемости государства и начало нормальных реформ на благо страны; военные — привести армию в боеспособное состояние; само правительство добиться установления контроля над страной. Беспорядок надоел и рабочим, что, в частности, сказалось на политике Петроградского Совета, к середине июля уже в сущности не возражавшего против диктатуры.[32]

Таким образом, под давлением правых и умеренных кругов А.Ф.Керенский пошел на подготовку к установлению более жесткого гражданского и военного руководства, тесно взаимодействуя при этом с высшими военными кругами.[33]

Но пугающая перспектива быть отстраненным от власти Корниловым в последний момент толкнула главу Временного правительства на его предательство. В свою очередь, Л. Г. Корнилов, имевший, по характеристике Алексеева, «львиное сердце, но овечью голову»,[34] вместо того, чтобы беспрекословно подчиниться приказу А. Ф. Керенского согласно телеграмме от 27 августа о сдаче должности Верховного главнокомандующего генералу А. С. Лукомскому и тем самым сохранить стабильность в государстве, подписал 28 августа составленное его ординарцем, неким Завойко, заявление, в котором действия Керенского квалифицировались как «великая провокация». В дальнейшем, открыто отказавшись подчиниться Временному правительству, Л. Г. Корнилов в обращении к казакам заявил, что идет против правительства и «против тех безответственных советников его, которые продают родину».[35]

Насколько было подготовлено выступление Корнилова, засвидетельствовал в своих воспоминаниях генерал П. Н. Врангель: в войсках телеграммы и обращения Корнилова до всеобщего сведения не доводились. Для генерала А. М. Крымова, командира III конного корпуса, конфликт Верховного главнокомандующего с правительством явился полной неожиданностью, и застигнутый им врасплох, он заколебался, стал запрашивать дополнительных указаний из Ставки и потерял драгоценное время для движения на Петроград. В свою очередь, выдвижение корпуса Крымова к столице явилось полной неожиданностью для организации графа Палена, одной из ключевых в городе по осуществлению связи между военными кругами и общественностью, заинтересованных в осуществлении необходимых мер по подготовке к введению в стране военной диктатуры. По свидетельству ее руководителя, конфликта правительства со Ставкой никто не ожидал и в предвидении его ничего сделано не было.[36]

Был ли порыв Л. Корнилова выражением замыслов реакции, как это утверждает в своих работах отечественный историк Г. Иоффе?[37] Если под реакцией понимать насильственное возвращение страны к состоянию до Февральской революции 1917 г., то в официальных обращениях Верховного главнокомандующего трудно найти факты в пользу данного утверждения. Но, может быть, за ними таились другие желания кандидата в диктаторы? Обратимся к свидетельствам очевидцев.

Еще в период только разговоров о необходимости диктатуры для восстановления порядка в стране будущий активный участник белого движения, а в описываемое время председатель Союза офицеров Л. Н. Новосильцев имел конфиденциальную беседу с Л. Г. Корниловым. Во время той встречи Новосильцев, в частности, интересовался политическими взглядами последнего. На заданный ему вопрос о его политических пристрастиях Корнилов заявил, что хотя царская семья ничего, кроме хорошего, ему не сделала, тем не менее он не желал бы не только реставрации, но даже «вообще появления у власти Романовых», так как, по его убеждению, семья эта уже выродилась и не имеет даровитых личностей. Далее он подчеркнул, что власти не ищет, но полагает, что только диктатура может еще спасти положение и, если придется взять власть в свои руки, то этого он избегать не будет. В программе своей деятельности Л. Г. Корнилов предусматривал потребовать немедленного введения смертной казни и милитаризации железных дорог, ибо при «расстройстве транспорта армия может погибнуть от голода». Между прочим один из будущих вождей белого движения заявил, что никоим образом не желает посягать на право народа самому определить свою судьбу, не думает о возвращении старого и считает, что многие экономические и социальные вопросы должны быть разрешены в духе справедливости.[38]

В этой связи необходимо привести свидетельство и другого соратника Корнилова по борьбе, генерала А. И. Деникина: «…Корнилов не был ни социалистом, ни реакционером. Но напрасно было бы в пределах этих широких рамок искать какого-либо партийного штампа. Подобно преобладающей массе офицерства и командного состава, он был далек и чужд всякого партийного догматизма; по взглядам, убеждениям примыкал к широким слоям либеральной демократии… Он мог поддерживать правительства и Львова, и Керенского, независимо от сочувствия или не сочувствия направлению их политики, если бы она вольно или невольно не клонилась, по его убеждению, к явному разрушению страны… Корнилов не желал идти ни на какие „авантюры с Романовыми“, считая, что они „слишком дискредитировали себя в глазах русского народа“». На заданный как-то Деникиным прямой вопрос, что если Учредительное собрание выскажется за монархию и восстановит павшую династию, Л. Г. Корнилов ответил без колебания: «Подчинюсь и уйду».