Белое дело в России, 1920–1922 гг. - [10]

Пропускная способность Транссиба (двухпутной магистрали) оказалась недостаточной для эвакуации всех органов управления. Правительственные структуры как местного, так и центрального (омского) аппарата, отправлялись с нарушениями графика движения, задерживались на крупных станциях. Вне очереди, по второму пути (предполагалось, что по нему должны продвигаться только ремонтные и санитарные поезда-летучки) были отправлены литерные составы с Верховным Правителем и золотым запасом. Недостаток перевозочных средств приводил нередко к составлению смешанных поездов, в которых «повагонно» размещались чиновники тех или иных ведомств, их семьи, делопроизводственная и бухгалтерская документация, беженцы, торговые и банковские работники, воспитанники учебных заведений и т. д. (по принятым Главноуполномоченным МВД нормам в вагоне размещалось, «по возможности», 25 человек, но на практике это постоянно нарушалось). В одном из таких составов находилось, например, Оренбургское войсковое правительство. Решение об эвакуации Омска было принято слишком поздно, и наладить должную связь между отдельными структурами оказалось технически невозможно. Хаотичность проводимых мероприятий усугублялась т. н. «деэвакуацией» (возвращением правительственных учреждений из-за якобы улучшения на фронте). Так, в начале октября 1919 г. из Петропавловска в Верхнеудинск выехали уездная земская и городская управы и съезд мировых судей, в Красноярск – отделение Государственного банка, в Читу – служащие Управления государственных имуществ, в Новониколаевск – уездная милиция, а в Сретенск – все петропавловские учебные заведения. Но уже 26 октября, накануне вступления в Петропавловск частей РККА, в него вернулись земская и городская управы, почтовые и банковские чиновники и, что оказалось роковым решением, семьи местных милиционеров.

Несмотря на намерения сохранить максимально возможный темп правительственной работы даже «на колесах» (в частности, Русское бюро печати собиралось издавать «походную» газету и информационный листок, для чего был подготовлен специальный вагон-типография), значительная часть правительственного аппарата оказалась неработоспособной в первые же дни после эвакуации Омска. Многодневные простаивания в «ленте» железнодорожных эшелонов, в условиях острого недостатка воды, топлива и продовольствия, приводили к гибели сотен людей. Страшные, трагические страницы истории эвакуации Омска, Великого сибирского «Ледяного похода» еще недостаточно изучены в истории гражданской войны и заслуживают, несомненно, отдельной книги…

Для самого же Колчака наступал своеобразный военно-походный, или «эшелонный», период управления. Его специфика заключалась в том, что, покинув Омск накануне его падения (12 ноября), Верховный Правитель на пути до Красноярска еще сохранял определенную связь с «фронтом», с войсками, отступавшими на Восток, но фактически потерял контакт с «тылом», с правительством. После «Красноярской катастрофы», в результате которой большинство частей Восточного фронта погибло в окружении Красной армии и местных партизан, Колчак утратил связь и с армией. По мнению генерал-лейтенанта Д. В. Филатьева (начальника отдела снабжения при Главковерхе), именно указ о создании «мертворожденного» Верховного Совещания «устанавливал управление страной из поездов», «при помощи совещаний по телеграфу». Не обладая достаточным политическим опытом, Колчак оказался под воздействием различных групп и «деятелей», предъявлявших ему требования, подчас взаимоисключающие. Трагедия власти, по оценке Гинса, заключалась в «невозможности согласовать управление страной, так как правительство, состоявшее из Верховного Правителя и Совета министров, оказалось в это время разорванным на части» и «ни первый, ни второй не могли ничего решить окончательно»[14]. Драматизм положения Правителя и правительства усугубляла постоянно меняющаяся политическая конъюнктура и ухудшавшееся положение на фронте. В решающие для судьбы Белого движения дни Великого сибирского «Ледяного похода» от власти требовалась скорее не «гибкость», а решительность и твердость, чем она не обладала.

Будучи в Иркутске, Российское правительство оказалось в сфере влияния социал-демократических настроений и группировок. В той или иной мере все они находились в оппозиции существующей власти. Сам управляющий губернией П. Д. Яковлев был бывшим политическим заключенным. По воспоминаниям близкого соратника Колчака, главы Морского ведомства контр-адмирала М. И. Смирнова, «губернская земская управа и городская дума, состоящая исключительно из социалистов, настроены оппозиционно…, но… в составе социалистов нет крупных людей, все они политиканы и только ссорятся между собой». В своих рапортах Вологодскому иркутский губернатор Яковлев постоянно подчеркивал, что «для спасения от новых потрясений» важно тесное сотрудничество с «общественностью»[15]. Именно Яковлев одним из первых озвучил на заседании Совета министров программу необходимости «отречения Верховного Правителя, смены его правительства и высшего военного командования; переход от военного к гражданскому управлению страной в рамках не всероссийских, а только сибирских, и, наконец, созыв Земского Собора». В своих заявлениях он был не одинок. Управляющего губернией поддержало губернское земство, утвердив на своем собрании 7 июля 1919 г. резолюцию, в которой фактически осуждался «переворот 18 ноября», говорилось о падении авторитета Российского правительства среди ведущих мировых держав и о восстановлении доверия к власти только путем «созыва Земского Собора как представительного органа на территории, освобожденной от большевиков, и как переходной ступени к Учредительному Собранию». Оппозиционность Иркутска усиливалась и за счет многочисленных, эвакуированных сюда с Урала и из Западной Сибири земских, городских служащих, работников кооперации. Многие из них выражали явное недовольство «провалами политики Колчака»