Белое чудо - [16]

— Поблагодарим артистку филармонии, — сказала Елена. — И организованно, без шума, спустимся вниз.

Но где там организованно! Мы ринулись к раздевалке, как стадо измученных жаждой слонов бросается к водопою.

В раздевалке мы увидели Ирку Холодкову. Она спокойно одевалась.

— Ничего не понимаю, — сказала Таня. — Ведь ты же домой убежала?

— Интересно, куда бы я убежала без шубы?

— А где же ты была?

— В кабинете труда отсиделась. Всю математику сделала, пока вы там со скуки умирали.

— Почему это мы со скуки умирали? — возмутился Глеб. — Мы много интересного узнали! Для общего развития! И вообще!.. Эстетически выросли!

А что? Глеб прав. Я лично для себя узнала много интересного. Например, что Сережа Кузнецов вовсе и не влюблен в Машу Буракову.

В троллейбусе

Когда мама с папой начинают в соседней комнате говорить пониженными голосами — для меня это как сигнал к тому, что разговор пойдет о чем-то интересном. Поэтому я сейчас же перестала читать учебник анатомии и прислушалась.

— Я сегодня перебирала свои старые бумаги, — сказала мама, — и обнаружила интересную вещь: список спектаклей, которые я просмотрела в восьмом классе. Знаешь, сколько я посмотрела за один только учебный год? Пятьдесят спектаклей!

— Ого! — сказал папа.

— Пятьдесят! — торжественно повторила мама. — А Катька — хорошо, если раз в месяц выберется в театр.

— Она телевизор смотрит, — сказал папа. — Когда ты училась в школе, у тебя был телевизор?

— Что ты! В нашем классе только у Ленки Ремез был телевизор, самого первого выпуска — помнишь? С маленьким таким экранчиком и с большой мутной линзой.

— Ну вот! А сейчас в каждом доме телевизор. Вчера передавали «Лебединое озеро» из Большого, сегодня — «Проснись и пой» из Сатиры. Так что если подсчитать, сколько спектаклей смотрит Катька за год, получится не так уж мало.

— Ах, разве можно сравнивать театр с телевизором! — горячо возразила мама. — Мне за Катьку обидно. Она живет тусклой, неинтересной жизнью. Нет, я в ее годы...

Дальше можно не слушать. Мама села на любимого конька под названием «Я в ее годы». По словам мамы, она в мои годы жила в атмосфере диспутов, творчества и тому подобного, а у меня ничего этого нет.

Да, я не похожа на маму. У нее характер компанейский, деятельный, ей кажется, что, если человек не бегает, высунув язык, за каждым прилично одетым прохожим и не спрашивает у него «лишнего билетика», значит, он живет тусклой, неинтересной жизнью.

А мне не нравится выпрашивать билетики. Зато, когда я забираюсь с ногами в наше старое-престарое, перешедшее еще от бабушки, глубокое мягкое кресло, зажигаю торшер и открываю том Джека Лондона, Александра Грина или Рея Брэдбери — нет человека, которому в эти минуты жилось бы так же интересно, как мне.

— Плохо выглядишь! — сказала мама за ужином. — Позвони хоть Тане, пойдите подышите свежим воздухом.

— У Тани сегодня музыкальная школа.

— Одна подруга, — сказала мама, — учится в музыкальной, другая — в спортивной. Некогда просто погулять в обычном смысле. Вот в наше время...

Я застонала.

— Что ты стонешь? — спросила мама.

— Потому что мне надоело! Тебе нравится твое время? Ну и возвращайся в него! А я буду жить в своем времени, хорошее оно или плохое.

Я надела шубу, ушанку, натянула сапоги.

— А рейтузы? — спросила мама.

Но я уже захлопнула за собой дверь. Мама тут же открыла дверь и гулко крикнула мне вслед в лестничный пролет:

— Вернись! Без рейтуз ты никуда не пойдешь!

Я помчалась вниз через две ступеньки. Весь подъезд должен слышать о моих рейтузах! Да что она?!

Дверь наконец захлопнулась. Кажется, на ближайшие полтора часа с ценными указаниями покончено.

...Люблю зимние вечерние троллейбусы — полупустые, с плотно заиндевевшими белыми мохнатыми стеклами. Люблю сесть у окна, протаять ладонью и дыханием прозрачный мокрый кружочек, прильнуть к нему глазом и смотреть, как медленно проплывают мимо светящиеся окна, машины, прохожие. Мне тепло, и я никуда не тороплюсь.

Я обычно сажусь в троллейбус «Б» и еду, еду по Садовому кольцу, пока кольцо не замкнется и я не приеду на свою собственную остановку. Мама думает, что я гуляю. «Дышу свежим воздухом». Хотя, где она отыскала свежий воздух в нашем районе на Садовом? Здесь от рева машин не слышишь собственного кашля.

Неважно, пусть думает, как хочет. Это моя сказка, моя игра.

Не троллейбус медленно ползет по заснеженному Садовому, а Машина Времени летит в будущее. И пассажиры — это не пассажиры, а экипаж. Мои спутники по Времени, мои товарищи. И когда кто-то сходит на своей остановке, я смотрю на них с грустью, прощаюсь с ними, потому что они уходят навсегда, умирают. Это у нас на Машине так и называется — сойти на своей Остановке. Рано или поздно все сойдут, но Машина не опустеет — таков закон Времени.

Остановка. Прощайте, прощайте! Новые спутники возникают из Времени. Кто сядет рядом со мной? Только бы не эта толстая тетка с сумкой, набитой апельсинами. Тут много не нафантазируешь. Нет, села впереди. А со мной рядом садится парень в серой кроличьей ушанке с опущенными ушами, в бежевой куртке из кожзаменителя. Прежде чем сесть, он секунду разглядывает меня. По-моему, это не обидный, а очень естественный интерес к человеку, с которым ему предстоит делить путешествие. Я с безразличным видом смотрю прямо перед собой, но при этом вижу, что у него симпатичное, живое, приветливое лицо.