Беллона - [14]

— Закон судит поступки, мадам, а не мысли. Этот человек подрывал ваше законное правление, соблазнял ваш народ. Вам его не спасти.

Это измена, мадам.

После дыбы его вывернутые руки болтались на порванных связках, на суде другому священнику пришлось поднимать его руку и класть на Библию для присяги.

Однако они ехали и ехали.

Они ехали, хотя об участи Кэмпиона говорила вся Европа. Они пели псалмы, когда их вели к Топклиффу, пытались шутить с палачами, шли на плаху, как на свадьбу, и в минуту величайших мучений шептали: «Господи, возрадуйся со мной, даруй мне быть достойным страданий, принимаемых во Имя Твое».

— Ради Бога и всех Его святых, — в ярости рыдала я, обращаясь к моим лордам, — зачем мы убиваем таких людей? Они — сокровище Англии! Если бы они были на нашей стороне!

— Мадам, этому не бывать, покуда в Риме правит ваш враг-дьявол. — Сассекс выглядел усталым, еще более усталым, чем Берли. — В Дуэ, в семинарии, где готовят этих странствующих, воинствующих попов, творится что-то немыслимое. Говорят, юные ученики спят на кроватях, сделанных в форме дыбы, по стенам их комнат нарисованы «испанский сапог», «железная дева» и все орудия пыток в натуральную величину — так их готовят к будущей участи!

И они молятся за то, чтобы умереть мученической смертью за правое дело. — Он тряхнул седой головой. — Я думал, старая вера умрет вместе с вашей сестрою… или со старыми дураками вроде меня. И вот я дожил до того, что вижу новую жизнь, новое рождение этого чудовищного заблуждения, этого великого зла, которое зовется Святой Римской Церковью!

— Вспомните Марию! Нельзя создавать мучеников по ее примеру!

Уолсингем презрительно хохотнул. Господи, как он раздражал меня в эти дни!

— Госпожа, когда сотни молодых людей в Дуэ готовы ехать к нам и молятся о мученической смерти, выбирать не приходится!

Так что охота продолжалась.

А они все ехали.

Глава 5

Они ехали, ехали, а мы не могли их остановить.

И они принимали мученическую смерть, эти счастливые молодые люди.

Ни одного из них не уличили в заговоре против моей жизни. Однако, покуда Мария всеми силами восстанавливала против меня моих католиков, их нельзя было щадить. Она постоянно мечтала об иноземном вторжении — французском ли, испанском ли, папском, да хоть черта лысого, лишь бы сбросить меня с трона.

После более чем десятилетнего заточения она рвалась получить обратно свой трон, да и мой в придачу, в виде процентов за ожидание.

Она — на моем троне, на троне моего отца?

Пустая кровожадная потаскуха, ошалевшая от любви к себе, как и все ее гнилые товарки!

И пусть весь мир и даже ее собственный сын (которого воспитали в соответствующем духе) знают, что она распутница и мужеубийца!

И хуже того — потому что за королевами подобное водилось, что не мешало им усидеть на троне, — весь мир знает: она — нерасчетливая дура, которая думает исключительно тем местом, откуда растут ее длинные ноги, и, словно помоечная кошка, не упускает ни одного случая удовлетворить свой зуд.

Однако, сколько я ни уворачивалась от ее безумных коленец, как ни ускользала из паутины, что плела она в заточении день и ночь, мне было никуда от нее не деться — от нее и от кровавой бани, которую она все-таки нам устроила.

Уолсингем видел это с самого начала.

— Двум королевам в одном королевстве не бывать. Ваше Величество не будет знать покоя, покуда жива королева Шотландская. Вспомните герцога Норфолка! Она найдет других, кто станет ее орудием! Она снова попытается отнять у вас жизнь и трон! Попомните мои слова!

Его напор выводил меня из себя.

— Докажите! — орала я.

— И докажу, мадам.

Через месяц у него все было готово.

— Новый человек в замке, который втерся в доверие к королеве, пивовар из соседней деревни, делающий бочки с пустыми затычками, двойной агент во французском посольстве, что получает письма от Папы, — короче, вот весь механизм тайной переписки. Я уверен, шотландская королева себя выдаст. Остается ждать.

Ждать.

Хуже нет.

Господи, как мне было плохо! Все католические государства объединились в ее поддержку, обложили нас со всех сторон. Один Бог знает, как боялась я по ночам, бессонными часами, самыми страшными в моей жизни. Я не напрасно опасалась уязвимости наших западных рубежей: эти вероломные ирландцы, чтоб им заживо сгнить, впустили набранные в Испании папистские войска, и нам лишь ценою огромных усилий удалось отразить нападение.

В Шотландии Мариины французские дядья, Гизы, охмуряли ее сына, малолетнего короля Якова — сколько ему, почти двадцать? Не такой и малолетка, и Бог весть, долго ли еще можно полагаться на этого шотландского юнца. А тем временем по ту сторону Ла-Манша привычного дьявола Альбу сменил новый, злейший — единокровный брат Филиппа, ублюдок дон Хуан.

Бастард по рождению и по природе, кровавый ублюдок, как мы вскорости убедились. Нам пришлось послать одного из ближайших помощников Уолсингема, надежного Дэвисона, с золотом, чтобы ободрить и вместе с тем припугнуть добрых голландских бюргеров, стонущих под пятой испанца. Однако Мария ловко переманила его на свою сторону, как узнали мы из первого же перехваченного Уолсингемом письма. «Обнимаю Вас, — писала она, — и молю Бога приблизить день, когда смогу в качестве английской королевы приветствовать вас в Англии!»