Беллона - [59]

А близко — показалось, прямо по макушке — заколотил барабан. У французов ударили тревогу.

Я вскрикнул: мрак надо мной озарился вспышками, и захлопало, и запахло порохом. Это палили из пушек и ружей — вслепую, на русское «ура!».

Еще через минуту где-то слева от нас раздались крики, тупой стук, рычание. Будто сцепилась целая свора передравшихся бродячих собак.

Я догадался: рукопашная!

Не знаю, как он выглядел, этот рукопашный бой, но у меня от одних звуков на лбу выступила ледяная испарина.

— Пора! — не шепотом, а обычным голосом сказал мне штабс-капитан. — Наши побежали на выручку.

Я не сразу понял, что «наши» — это французы, что палили над моей головой. Вспышек больше не было. Солдаты устремились с этой стороны вала на ту, помогать своим.

— За мной, юнга! Не отставать, но и вперед не лезть.

Аслан-Гирей ловко — я и не ожидал от офицера — стал карабкаться вверх по брустверу, хватаясь за камни и торчащие корни. Ножны его сабли болтались у меня перед носом. Я слышал, как Платон Платонович советовал татарину не брать саблю — будет только мешать, но штабс-капитан сказал: ежели ему судьба попасть в плен, то лучше уж при сабле и эполетах, а не ночным шпионом.

На верхушке бруствера мы вжались в землю. Справа были фашины, прикрывавшие орудийную амбразуру, слева тоже.

— Никого! Бежим! — сказал я.

Но из темноты вниз по склону катилась сплошная, брякающая сталью масса. В отблеске дальних костров блестели штыки.

Впереди толпы пятился начальник. Он был в расстегнутом мундире, размахивал саблей.

— Вит, ме гарсон, вит! — хрипло повторял офицер. — Он лёр ан кюира!

Вся орава протопала мимо бруствера, нас не заметив.

— А теперь быстро, юнга! Вон туда! — Аслан-Гирей показал куда-то. — Мое дело довести тебя до кустов. Потом поведешь ты. Понял?

У меня зуб на зуб не попадал.

— П-понял.

Ничего я, по правде сказать, не понял и понять сейчас был не в состоянии. Я бежал за татарином и боялся лишь одного: что отстану.

Укрепления второй линии у французов были не сплошные, а с разрывом между батареями.

Как мы прошмыгнули по проходу и вскарабкались по склону, я не помню, но только штабс-капитан вдруг остановился, и я с разбегу налетел на его спину.

— Вроде прорвались… — Он тяжело дышал. — Обе линии позади. Твоя пещера должна быть недалеко. Куда теперь?

Я заметался среди кустов.

— Щас… щас… Туда! Нет, туда!

А сам ничегошеньки не видел, не соображал.

Аслан-Гирей взял меня в охапку, швырнул наземь, упал сверху.

— Тссс!

С холма опять бежали солдаты — уже не зуавы, а обычные стрелки. И много, целая колонна.

Офицеры покрикивали на них, подгоняли.

— Целый батальон, — сказал штабс-капитан. — Через минуту будут на месте и вышибут наших. Давай, юнга, ищи свой лаз!

Я никогда не бывал на Лысой Горе в темноте. Когда днем разглядывал склон в бинокль, всё казалось просто: один куст повыше, другой пониже, меж ними кучка камней.

Черт его знает, где это.

Внизу почти не стреляли, а только ревели, рычали, вопили в тысячу глоток.

Отчаянно взвыла труба.

— Отход играют. Поторопись, юнга!

Я понял, что ничего в этом мраке не найду.

— Ваше благородие, дождать надо. Затаимся пока тут. А чуть засветлеет, я вмиг найду…

— Кой черт «засветлеет»?!

Татарин зашипел, грозя кулаком. Я шарахнулся, споткнулся и с размаху приложился задницей о твердое.

Это был холмик из камней, которым я когда-то пометил нору..

Геракл и Дейанира

…Багровый свет пламени, треск горящего дерева, блики на зернистой многоцветной поверхности стен, где Двенадцать Братьев живут своей чудно́й сказочной жизнью.

Я топчусь за спиной у штабс-капитана. Не думал, не гадал, что покажу свою тайну не моей Диане, а совсем чужому человеку. И все равно волнуюсь.

В глубине души я все-таки сомневался: вдруг чары действуют только на меня, а загляни в мое подземелье кто другой — увидит лишь пыль да камни. И еще боялся вот чего: что если эти картины кажутся прекрасными мне одному? Может, люди, у кого мозги не скособочены от вечных фантазий, поглядят да пожмут плечами?

Но я вижу по Аслан-Гирею, что он поражен и восхищен. С губ татарина срываются невнятные восклицания, факел в его руке дрожит.

А ведь главного сокровища штабс-капитан еще не видел. Я нарочно повел его в обвод стен так, чтоб мою Деву он узрел последней.

— Вот оно что! — говорит офицер, хлопнув себя по лбу. — Я понял! Вспомнил! При Марке Аврелии в Херсонесе стоял Первый италийский легион!

Чего это он понял, когда тут всё волшебно и непонятно? Какой еще аврелий? Какой легион?

— Чего-чего? — ревниво переспрашиваю я.

— При римском императоре Марке Аврелии где-то здесь находился лагерь Первого легиона, а его священным покровителем считался Геракл. Это подземное святилище Геракла!

— Кого?

— Храмы часто устраивали в пещерах. Должно быть, вход завалило еще в дохристианскую эпоху. Вероятно, землетрясение… Воистину, много чудес у Аллаха! Мои предки, крымские ханы, владели этими землями триста лет и даже не догадывались…

Потом он бормочет что-то на неизвестном мне наречии, а дальше опять по-русски:

— Превосходный образец позднеримской мозаики! Изображены все двенадцать подвигов Геракла. Вот он побеждает Немейского льва… Отсекает головы Лернейской гидре. Ловит Киренейскую лань. — Палец татарского принца любовно погладил по золотым рожкам козу, которую волок куда-то кудрявый бородач. — А это Геракл чистит Авгиевы конюшни…