Белладонна - [23]

— Я не нуждаюсь во лжи, чтобы отыскать правду.

— Может быть, и нет, но вы должны смириться с возможностью того, что ваши планы закончатся не тем, к чему вы стремитесь. Вы должны сосредоточиться и стоять на своем. Вас всегда будут посещать мелкие искры сомнений, крошечные змейки, которые заползают в самые темные щели вашей души. Вы должны отвернуться от них.

— Я это знаю, — шепчет Белладонна.

— На поверхности остается только одно: фасад. Вот почему ваш замысел должен строиться очень тщательно. Чтобы найти сокровище — или убедиться в его отсутствии — нужно очень много копать. Вот почему зависть и ревность часто оказываются бесплодными. Они — всего лишь реакция на фасад.

Да, но как приятно бывает отпускать издевки в адрес тех, кто безобразен и глуп! Никакая мудрость не удержит меня от стремления ворваться в такие уголки, куда побоится ступить осторожная Белладонна.

— Ни один разумный человек не бывает до конца разумен; и ни один злодей не бывает всецело зол, — продолжает Леандро небрежным тоном, как будто речь идет о само собой разумеющихся вещах. — Даже у чудовища бывают моменты, когда он забывает об ужасах собственной души. В этом его оружие — он взывает к вашей слабости. В таких ситуациях отбросьте колебания.

Белладонна бледнеет, но ее губы плотно стиснуты.

— Я не стану колебаться, — говорит она. — Не поддамся слабости. Не отвернусь от них. Слишком часто я просыпалась среди ночи и чувствовала рядом с собой его, чувствовала, как его глаза сверлят меня даже через темноту, но никогда не видела его. Он до сих пор смотрит на меня, не отпускает. Я его найду. И всех остальных тоже. Я заставлю их страдать.

— Per amore о per forza. Тогда вы должны начать с самого начала. Найти Джун Никерсон, где бы она ни жила и как бы ее ни звали, и сделать то, что подскажет вам сердце. А потом посмотрим. Готовьтесь тщательнее. Помните, на это может уйти больше времени, чем вы думаете.

Мне кажется, что вот так, окольным путем, Леандро сказал нам: на этой злополучной кузине вы будете отрабатывать и оттачивать свои методы. А потом посмотрим. И постараемся заглянуть как можно дальше.

— Я уже сказала, — говорит Белладонна. — У меня нет ничего, кроме времени. Я умею ждать. Как вы думаете, удовольствие найти их стоит того, чтобы ждать очень долго?

На этот вопрос у Леандро нет ответа.

* * *

— Знаете, мир — очень жестокое место, — говорит мне Белладонна несколько месяцев спустя, протягивая письмо от мистера Джека Уинслоу, Ч. Д. Это сокращение, вероятно, должно означать «частный детектив», но, по мне, куда лучше подошли бы слова «чрезвычайный дурак». Может быть, я, как всегда, слишком нетерпелив, но до сих пор ему не удалось откопать ничего интересного, поэтому я уверен, что от него нет никакого толку.

Леандро дал нам адрес своего знакомого, бывшего старшего детектива из Скотланд-Ярда по имени Гаррис Притчард. Когда-то он был большой шишкой в политической полиции, слыл отчаянным сорвиголовой и помог Леандро раскрыть контрабандную сеть. Но, к сожалению, вскоре после этого наш пострел обнаружил, как много витаминов содержится в кружке пива «Гиннесс». В свой первый визит в Ка-д-Оро наш Притч, как я к его неудовольствию прозвал этого толстяка, сообщил, что он часто работает с неким американцем из Нью-Йорка, единственным и неповторимым Джеком Уинслоу. Он величал этого Джека дотошным, упорным, сильным и решительным. Бывший шпион и бывший полисмен, не поддастся ни на уговоры, ни на подкуп. Прелестно, сказали мы, он просто святой. Делайте, что хотите. Летите куда угодно, бродите по любым переулкам. Вы, Притч, зовете себя агентом-следователем, вот и следуйте. Нагружайте свой пивной животик сотнями кружек, надвигайте поглубже котелок, чтобы прикрыть редеющие рыжие волосы, копайтесь в пыльных углах складным зонтиком, щурьте слезящиеся карие глаза, пускайте в дело старину Джека — полная свобода действий.

Но до сих пор он не выяснил ничего. Проклятье. Мы впервые поставили целью найти конкретного человека и страшно тревожимся, хотя и не подаем вида. Мы прячем свою тревогу даже от Леандро, но он, как обычно, не задает никаких вопросов. Дни пролетают в туманной дымке. Брайони растет просто красавицей, ее светло-рыжие волосы завиваются мягкими колечками, зелено-голубые глаза смотрят так же проницательно, как у матери. Пока что Брайони предпочитает Маттео вашему покорному слуге. Не понимаю, как это возможно, если я так неотразимо очарователен, и говорю себе, что это не имеет значения, но, тем не менее, меня это задевает. Наверное, дело в том, что я провожу очень много времени с Леандро.

А еще, может быть, потому, что дети часто не могут выразить, чего они хотят. А молчаливый Маттео ее понимает. Он чрезвычайно трогателен в своем искусстве общаться почти без слов; в веселой игривости, с которой выполняет свои незатейливые фокусы — теперь они получаются у него без сучка без задоринки; в том, с каким изяществом он достает из воздуха веточку розмарина прямо под носом у Катерины и щекочет ее. Для такого неуклюжего великана он на удивление нежен с Брайони, особенно когда она перед сном начинает капризничать, хочет подольше посидеть со взрослыми на веранде. «Сэм зевает, — говорит он ей. — Пойдем, наденем ему ночную рубашечку». Эти слова действуют, как заклинание. Брайони тотчас же начинает зевать и вскоре засыпает, гаснет, как свечка.