Белла Ахмадулина. Любовь – дело тяжелое! - [30]

Ничего серьезного между ними, конечно, не было, Белла была влюблена в другого, а Коваленков и вовсе был женат. Но эти их препирательства и двусмысленные шутки остались для нее очень приятным воспоминанием, она с удовольствием рассказывала о них и спустя много лет.

Вспоминала она и совсем анекдотическую историю о том, как ездила в совхоз имени Ленина в компании какого-то секретаря райкома, как потом выяснилось – большого охотника до женского пола. Ехали они вдвоем, на грузовике, и вдруг этот секретарь райкома остановил машину около озера и предложил искупаться. Белла удивилась, тем более что озеро было соленое, и отказалась. Тот настаивал, потом рассердился и сказал, что она как хочет, а он искупается. Разделся, оставил одежду в грузовике и полез в озеро.

«Но он не знал, с кем имеет дело, – весело вспоминала Ахмадулина. – От этого озера до дороги километров пять, а сама дорога – я не знаю, сколько километров – от станции Шира до поселка Тергеш. Я осталась в кабине, он бросил одежду и отправился в озеро и стал что-то делать там в соленой воде. Ну, я подумала-подумала, развернулась и поехала в сторону дороги. Представляю, что он испытал, голый, посредине степи. Не голый, а в этих черных трусах. Я доехала до дороги, постояла там и вернулась. Какое-то благородство превысило». Машину водить она, кстати, умела, права у нее были, и даже на вождение грузовика в том числе – в то время сдавали сразу на право вождение и легковых, и грузовых машин.

Разъяренный райкомовец, который, наверное, уже представил, как будет добираться до ближайшего жилья много километров пешком по степи, да еще и почти голышом, не нашел ничего умнее, чем сказать ей: «Да ты там, тьфу, ты думаешь, мне нужна вообще?! У меня просто жена в Сочи уехала».

Когда они вернулись (с приключениями – грузовик то глох, то застревал по пути), секретарь райкома попрощался с Беллой словами: «Наконец-то я от тебя избавился, будь ты неладна». На что она ему ответила: «Вы привет жене своей передайте, когда она из Сочи вернется». И ушла, чрезвычайно довольная собой, записав эту историю в список очень забавных приключений.

Чувство юмора у нее было прекрасное, но когда она приходила ко мне на концерты, я просил ее сесть подальше, потому что не мог вынести это мрачное лицо. Я ей говорил: «Не могу, Белла», она говорила: «Да поверь, Миш, я смеюсь, мне смешно», но я ее просил сесть куда-нибудь вглубь. И она мне говорила: «Я потрачу жизнь, но докажу тебе, что у меня есть чувство юмора». Да я знал, что оно у нее было – прекрасное! Она мне рассказывала, как на гастролях на ее афише написали: «ПоЕт Белла Ахмадулина», вместо «поэт», и ей из зала кто-то даже крикнул: «Ну, Беллочка, спойте уж нам что-нибудь». Мы так смеялись.

Михаил Жванецкий, писатель-сатирик.

Впрочем, история про секретаря райкома – это уже не институтские годы, а несколько позже. Хотя и студенткой Ахмадулина на целине тоже успела побывать. Было это во время Московского фестиваля молодежи и студентов, когда, по ее ехидному замечанию, «хорошие комсомольцы остались в Москве, а плохих на время молодежного фестиваля старались куда-то выслать». Она, естественно, была в числе плохих, поэтому ее отправили на целину.

Если таким образом ее кто-то рассчитывал наказать или хотя бы вразумить, то это было совершенно бесполезно. Кого-то другого это, возможно, и вразумило, но счастливой стороной склонности Ахмадулиной плыть по течению было то, что она все события в своей жизни воспринимала с интересом и воодушевлением. Провалила собеседование и пошла работать в маленькую газету – отличный опыт, поступила в Литературный институт – замечательно, выгнали из Литературного института – отлично, все равно там ничему толковому не учили.

Так было и с целиной – отправили, вот и прекрасно, это же такая романтика, там так интересно, особенно для городской девушки. Она и в пожилом возрасте с удовольствием вспоминала, как ездила в какую-то глушь, какой там был огромный котел, в котором надо было готовить еду на всю студенческую бригаду, а она и готовить-то не умела, и как она запрягала лошадь, чтобы поехать на ней за продуктами.

Но, естественно, жизнь Ахмадулиной в то время состояла не только из романов и поездок на целину. Она училась в Литературном институте, была центром сложившейся там группы прогрессивной молодежи, и хотя в отличие от многих своих сокурсников никогда не пыталась стать своей в высоких писательских кругах, да и публиковалась мало, над ее головой постепенно стали сгущаться тучи.

Это было время невиданного расцвета популярности поэзии. После смерти Сталина произошел перелом во всем, в том числе и в литературе. Недавний пафос вышел из моды, и, как сказал Евтушенко, «интимная поэзия, бывшая чуть ли не запретным плодом при Сталине, заполнила все газеты и журналы, прорвав плотину». Одновременно стали, пусть и робко, вновь печатать тех, кто еще недавно был арестован и запрещен. В 1956 году в Москве вышел литературный альманах «Литературная Москва», в котором были стихи Николая Заболоцкого и Марины Цветаевой – это стало первой попыткой напечатать Цветаеву за долгие годы. Ахмадулина вспоминала, что «просвещенная публика вдруг очнулась от всеобщего мрака… какие-то появились новые знаки, обольщающие знаки времени, но это было, как всегда, ошибкой, потому что это продержалось очень недолго». Но как бы то ни было, поэты и писатели хоть ненадолго почувствовали вкус свободы…