Белинский - [13]

Вместе с тем русский мыслитель делает первые шаги, еще им самим не осознанные, к тому, чтобы в гегелевской идее универсального саморазвития центр тяжести из духовной сферы перенести в реальный мир.

Гегель не только в логике, посвященной абсолютизированному процессу мышления, но и в философии природы, и в философии духа, анализирующей преимущественно вопросы общественной жизни, трактует развитие мира как движение понятий. И хотя он, по определению Ленина, в диалектике понятий гениально угадывает диалектику вещей (см. 2, 29, 178–179), все же его универсальное саморазвитие подчинено его логической схеме. Он не всегда считается с эмпирическими фактами развития природы и общества. Маркс как-то сказал о нем: «В философии истории Гегеля, как и в его натурфилософии, сын порождает мать, дух — природу, христианская религия — язычество, результат — начало» (1, 2, 185). Для Белинского же, несмотря на провозглашение им первичности идеи, главное — факты реальной жизни, действительная история, действительная современность. Он сам видит это только еще намечающееся расхождение с Гегелем и заявляет, что он не является учеником немецкого философа в полном смысле этого слова. Он пишет Бакунину в октябре 1838 г.: «Глубоко уважаю Гегеля и его философию, но это мне не мешает думать… что еще не все приговоры во имя ее неприкосновенно святы и непреложны» (3, 11, 313).

Реалистический подход Белинского к действительности и расхождение его с Гегелем в этот период ярче всего проявляются в эстетике. «Когда дело идет об искусстве… я смел и дерзок, — заявляет он, — и моя смелость и дерзость в этом отношении простираются до того, что и авторитет самого Гегеля им не предел» (3, 11, 313). Хотя у Белинского встречаются суждения об искусстве в соответствии с учением Гегеля как об осуществлении божественной идеи (см. 3, 3, 399), все же он все больше и больше толкует его как «зеркало жизни». «Искусство есть воспроизведение действительности» (3, 3, 415), — говорит критик.

Выдвижение на первый план вместо отвлеченного мышления реалистического начала привело Белинского к расхождению с некоторыми русскими последователями Гегеля. Наиболее ярким примером этого является его полемика с Бакуниным. Последний тоже был тогда объективным идеалистом и даже раньше Белинского пришел к «примирению с действительностью». По видимости их объединяла общая точка зрения; на самом же Деле между ними были принципиальные расхождения в понимании действительности.

Расхождение друзей-противников ярко проявилось в их более чем двухлетней переписке (с лета 1837 до весны 1840 г.) (см. 8). Признавая способности Бакунина в области спекулятивного мышления, Белинский вместе с тем называл его «абстрактным героем» (3, 11, 385, 541) и указывал на его «добровольное отторжение от живой действительности в пользу отвлеченной мысли» (3, 11, 289). Характеризуя метод Бакунина как «фантастический скачок через действительность», критик обращал его внимание на необходимость связи с живой жизнью, «такта действительности». Он писал, что истина существует для него не в науке, а в жизни. Бакунин раньше Белинского начал отходить от «примирительных» настроений, чему способствовал, по свидетельству Герцена, его «революционный такт». Несмотря на это, идейные расхождения между Белинским и Бакуниным привели к разрыву их отношений на ряд лет. Уже после отъезда Бакунина в Германию, узнав о его участии там в революционном движении, критик признался, что напрасно подозревал своего друга в «сухости и мертвенности натуры» (3, 12, 120). Однако в дальнейшем, уже в конце жизни Белинского, их новая, более глубокая дискуссия подтвердила, что Белинский был прав, упрекая Бакунина в неумении отражать в теории действительную жизнь. Полемика 30-х годов имела и другое значение: она показала отход Белинского от гегелевского понимания действительности.

В период «примирения» наряду с достижениями в области философии у Белинского были и серьезные недостатки. Они вытекали из его главной методологической ошибки — из игнорирования момента отрицания. Правильное суждение критика о развитии по законам необходимости всего сущего, включая и общественную жизнь, переросло в абсолютизирование этой необходимости, в отрицание активной роли людей в историческом процессе. В результате Белинский пришел к ошибочному выводу о бесцельности, бессмысленности борьбы против существовавших общественных отношений, более того — к осуждению революций.

Исключение отрицания из процесса общественного развития отразилось и на эстетической теории Белинского в этот период. Он выдвинул идею «объективного искусства», т. е. такого искусства, в котором «автор не вносит ничего своего — ни понятий, ни чувств» (3, 3, 11). Считая, что нельзя «требовать от искусства споспешествования общественным целям» (3, 3, 397), что «поэзия… сама себе цель» (3, 3, 431), критик отверг «всякое судопроизводство со стороны поэта» (3, 3, 442). Такая точка зрения привела Белинского к серьезным ошибкам в литературной критике. В этот период он осудил творения ранее так любимого им Шиллера «за абстрактный героизм, за прекраснодушную войну с действительностью» (3,