Бельэтаж - [36]

Ди-джей, буду ли я счастлив на его месте? 9,0

«Не можешь выломиться – врубайся!» 9,0

Фломастер 9,0

Бензин, его приятный запах 8,0

Ручка, шариковая 8,0

Стереосистемы 8,0

Страх опять нарваться на уличных грабителей 7,0

Степлеры 7,0

«Тараканы приходят, но не уходят» 6,0

Обеденная булочка, ее образ 6,0

Ботинки 6,0

Пакеты 5,0

Батц, Эрл 4,0

Подметание, метлы 4,0

Свист, йодли 4,0

«Попробуй на взгляд» 4,0

Чистящая жидкость, ее запах 3,0

Папки с пластиковыми застежками типа «зиплок» 2,0

Попкорн 1,0

Птицы отрыгивают пищу и кормят ею птенцов 0,5

Кант, Иммануил 0,5

Но составление списка, как я вскоре понял, мысленно его набрасывая, оказалось отнюдь не абстрактным процессом просветления, как я ожидал: мысли были слишком текучими, трудно поддавались наименованию, а потом – классификации для чрезвычайно важной оценки сравнительной частоты появления. И слишком, слишком уж много их было. Однако расстановка по периодичности как идеал описания – самое большее, что я мог сделать тем днем. Самоанализ оказался единственной отдаленно-философской деятельностью, на которую я был способен, сидя на скамье под солнцем и ожидая, когда истекут последние минуты перерыва, прежде чем вернуться на работу; присваивание частоты, по крайней мере, требовало более достоверного самоанализа, нежели растяжимый вопрос «о чем я думаю?» Люди казались такими похожими, стоило вообразить их распорядок дня или понаблюдать, как они входят во вращающиеся двери (как входили теперь Дэйв, Сью и Стив, не заметившие меня), но если представить себе подробную таблицу частоты мыслей для каждого и попытаться сравнить таблицы, сразу почувствуешь, что сравниваешь вещи более несхожие, нежели удлинительный шнур и долма. Однажды Л. призналась, что «все время» думает (я попросил выразиться поточнее, и она сказала, что примерно раз в три недели) о неприятном анекдоте, который кто-то рассказал ей в одиннадцать лет: «В.: Как выглядит идеальная женщина? О.[56]: Ростом вот такая и с плоской головой, чтоб было куда ставить пивную кружку». Л. добавила, что всего два-три года назад перестала несколько раз в неделю вопреки своему желанию вспоминать загадку, которая не давала ей покоя с десяти или около того лет:

Раз я на ярмарку шел в Абердин.

Вдруг мне навстречу один господин -

Был очень толстым и радостным он.

Следом за ним шло четырнадцать жен,

У каждой жены в руке по лукошку,

В каждом лукошке – четырнадцать кошек,

У каждой кошки в зубах по котенку.

Задумался я и стал в сторонку:

Так сколько же кошек,

Котят и лукошек

Взял господин

С собой в Абердин?[57]

Каждые полтора месяца, продолжала рассказывать Л., она с удовольствием вспоминала описание желтой комнаты из «Даниэля Деронды», хотя раньше не представляла себе классическую викторианскую обстановку такого цвета. А я вообще ни о чем таком не думал![58] Мы с Л. хорошо знали друг друга; мы чувствовали, что во многих важных отношениях похожи, мы радовались и огорчались вместе, но таблицы повторяющихся мыслей и периодичности в среднем диапазоне частот у нас не имели почти ничего общего.

Помимо периодичности отдельных внутренних мыслей, существовала в отдельной плоскости и зависимая от них периодичность разговоров – при встрече и по телефону. 20 раз за год мы с Л. говорили о том, что женщины в кинокомедиях почти всегда играют ту же роль, что и комики-мужчины. 25 раз в году мы спорили о том, что было бы, если бы мои родители не развелись, а ее, наоборот, не остались бы вместе. 50 раз в году мы обсуждали влияние распущенности на облик и личность, приводя примеры из жизни ее подруг и нашей собственной. Через день мы беседовали о том, в каком городе или районе хотели бы жить и в каком доме поселились бы, будь мы богаты. Решительные действия имели периодичность, равную 4-м; передача умственных способностей по наследству – 12-ти. Дважды за лето мы спорили о том, могут ли не сочетаться цвета в природе. Когда эта тема вновь всплывала, мы смутно чувствовали, что нам она знакома; почти всегда она возникала (то есть оказывалась достойной обсуждения) только после того, как мы напрочь забывали наши прежние мнения по этому поводу – безотносительно и расплывчато мы припоминали, что было сказано в прошлый раз, но часто менялись местами, каждый с большим энтузиазмом приводил те аргументы, которые казались ему более свежими, и считал неубедительными свои прежние доводы.

На сферу разговоров влияли и другие периодичности: общенациональный 15-летний цикл разнообразных журналистских сенсаций; общие поправки и маятниковые гиперреакции; и самое главное – периодичность библиотек и классической серии «Пингвина», замедленное, вековое возрождение и угасание интереса к некоторым вопросам или образам мышления, переосмысление превратно понятых истин, изложенных в новой стилистике.

Я думал, что во всех этих плоскостях чередование пренебрежения и внимания к той или иной мысли подобно циклу покрывания воском и полировки, приглушения и усиления глянца, шлифовки промежуточных слоев и нанесения новых – все это происходило в долгие периоды забвения. Вот и сейчас, уже в 6-й раз за 2 рабочих недели, я уделил на пару минут внимание одной мысли Аврелия, умещающейся в единственную фразу, тем самым ненадолго перевел мысль из искусственного «пингвиновского» хранилища в сферу живой памяти, и если не считать пребывания ее у меня в голове, возможно, в эти минуты этой же мыслью больше не задавался никто – не только во всем городе, но и в целом мире. Сегодня же, впервые за 20 лет, два обособленных события напомнили мне о завязывании шнурков (3 события – если считать мгновенный прилив гордости непосредственно перед разрывом шнурка), средняя периодичность мыслей о которых составляла примерно 1/10 в год – хотя число вводит в заблуждение, поскольку, как я уже решил, следует брать для таблицы средневзвешенную частоту за краткие периоды – скажем, за 5 лет, для большей показательности, по крайней мере до смерти. Но невозможно предсказать, которая из 2 мыслей, об Аврелии или шнурках, займет более высокое положение в сводной таблице периодичностей после моей смерти