Белая змея - [3]

А с другой стороны, ни религия, ни обычай ничего не говорили о том, имеет или не имеет мужчина право спать с женой брата.

— Все собаки вернулись? — спросил Орбин.

— Да, брат-хозяин, — Тьиво остановилась, почтительно опустив глаза. Что еще ей надо? Соврала насчет собак? — Брат-хозяин, можно ли мне говорить?

— Что за чушь ты можешь сказать? Ладно, болтай. Вы, женщины, никогда не можете заткнуться.

— Там мужчина. Тьма показала мне его.

— Какой мужчина? — встрепенулся Орбин.

— Чужой. На него напали грабители. Он ранен и может умереть.

— Ну и оставь его, — решил Орбин.

Он внимательно посмотрел на нее, желая увидеть, что та будет делать, но она спокойно отошла к очагу подбросить дров. От шума проснулся Орн, дремавший на скамейке рядом с огнем. По другую его сторону в кресле спала старуха, пуская слюни и теребя одеяло. Орн улыбнулся Тьиво, подошел к ней и погладил одну из ее тонких черных кос, перевязанных тесьмой. Тьиво носила волосы разделенными на двенадцать косичек, каждая из которых спускалась до пояса и заканчивалась медным кольцом. Кольца потускнели — она совсем ими не дорожила, хотя они служили знаком ее замужнего положения. Зато ее волосы блестели, ибо Тьиво постоянно мыла, расчесывала и переплетала их. У нее были и другие бесполезные привычки — она собирала цветы и травы, и еще беседовала с собаками. Подобные действия раздражали Орбина, но он не мог к ним придраться, поскольку Тьиво никогда не пренебрегала своими обязанностями.

— Где этот человек? — наконец поинтересовался Орбин.

— Во дворе, хозяин Орбин, — Тьиво уже успела поставить на огонь железный котел и снова принялась чистить горшки.

— Во дворе? Истекает кровью и собирается умереть во дворе Орна?

Услышав свое имя, Орн издал какой-то звук, копируя Орбина. Эта способность к подражанию, которой он давно выучился, часто помогала ему выглядеть нормальным перед деревенскими жителями.

Тьиво чистила горшки, всем видом выказывая смирение и признание вины. У нее имелась причина для этого — с помощью Тьмы ей удалось перетащить чужестранца, то и дело терявшего сознание, к ним на двор. Несмотря на то, что ломкая наледь хранила глубокий отпечаток любого следа, начавшийся снегопад помог скрыть ее проступок. Все это время незнакомец дергался, бессмысленно бормотал, падал в обморок и повисал на ней, так что она едва могла его удержать. Конечно, она была сильной — такой ее сделали четырнадцать лет непрерывного труда. Дотащив незнакомца до собачьего загона, она уложила его на солому посреди удивленных зверей, чтобы они грели его. Ей не хотелось уходить. Ее заворожило тело чужака, его сложение и запах — она никогда не видела ничего подобного. Тьиво разрезала рубашку незнакомца, чтобы перевязать ножевую рану на его руке, не рискуя пока использовать что-то из своей одежды. Она боготворила его тело — именно с таким чувством, как говорится в старой песне, взирала Ках на своих любовников. Тьиво не могла спорить с этим, ранее неведомым чувством. Ее захлестнуло неодолимое желание и тоска.

Он не должен умереть — она не допустит этого. Она разбирается в травах. И с детства научилась притворяться ради самосохранения.

Так что Тьиво вернулась к своим горшкам, столь же глупая и беспечная, как всегда. И дождалась своего: Орбин, придирчиво расспросив об истории мужчины, о его одежде и чужеземном происхождении, послал ее в загон сквозь завесу снегопада.

Когда двадцать пять дней спустя пришла новая оттепель, незнакомец уже выздоровел и помогал Орбину на ферме.

Орн никогда не отличался сметливостью. Поэтому переговоры вел Орбин, а Орн стоял рядом и улыбался, издавая в нужных местах подходящие звуки. Изучив чужестранца, Орбин потребовал у него денег — будет вполне справедливо заплатить за то, что Орн предоставит ему крышу, лечение и еду, пока тот не поправится. Но Орбин предположил, что незнакомец отдал ему не все свои деньги, и оказался прав. Он приказал, чтобы Тьиво обыскала чужака, когда будет ухаживать за ним во время очередного приступа лихорадки, и она принесла Орбину пригоршню мелких монет. Вернувшись, она застала мужчину в горячке — очнувшись, он сам признал, что был в очень тяжелом состоянии. Утром ему давали кусок хлеба или тарелку грубой каши, днем — миску супа или рагу, обычно без мяса. Лечебные снадобья Тьиво готовила тайком.

— Он живучий, этот бродячий наемник, — заметил Орбин со смесью ленивого презрения, опасения и легкой зависти в голосе. — Он вылечится. Если мы сумеем задержать его здесь до начала Большой оттепели, он поможет нам во время весенней пахоты. Тогда Орну не придется тратить деньги на временных работников.

Их ферма была не столь зажиточна, чтобы содержать работников зимой, поэтому было необходимо задержать незнакомца как можно дольше, и в любом случае выбить из него деньги — это принесло бы огромную выгоду.

Он был жителем восточных земель, ланнцем. Его имя, пропущенное сквозь тягучий искайско-лидийский диалект, прозвучало как что-то вроде «Йимес». Он назвался солдатом, и это вполне могло оказаться правдой, так как его тело было телом воина, закаленным и стройным, а на обеих руках имелись мозоли от меча, хотя с собой он имел только нож. Да и тот отобрал Орбин, заявив: «На ферме Орна он тебе не понадобится».