Белая сирень - [11]
Голос по радио. Опасность, угрожающая России, — это опасность, грозящая Англии, Соединенным Штатам; точно так же, как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, — это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара!..
Из кабинета Рахманинова зазвучала мощная трагическая музыка — Четвертый концерт. Он насыщен борьбой светлого начала с темными силами.
Ведущий (на фоне музыки). Сводки Советского Информбюро говорили о тяжелых боях и отходе на новые — заранее подготовленные позиции. Складывалась удручающая картина тотального отступления. Рахманинов как бы сам брел вместе с солдатами горькими дорогами отступлений, пил молоко и воду из рук деревенских женщин. Тянуло дымом от спаленных дотлевающих деревень. Горела Россия… Рахманинов понимал: фашистов задерживают человечьей плотью против железа. Было мучительно думать об этом, но он верил, что Русь выстоит и на этот раз. А между тем война уходила все дальше и дальше в глубь России.
На заднем фоне — черные тучи, на которых едва заметно вырисовывается фашистская свастика. Тучи медленно заволакивают чистое золотисто-голубое небо. Красные знамена исчезают, уступая место черным тучам и дыму. По заднему плану движутся едва различимые тени танка и самолета.
Музыка кончается. Свет гаснет.
Рахманинов у карты Советского Союза. Прикрепляет флажок к линии, ведущей к Сталинграду. Входит импресарио — видный, вальяжный человек.
Импр. Прошу извинить мое внезапное вторжение. Я растерян!.. Ваше требование так неожиданно, так, простите, неразумно и не соответствует нашей деловой серьезности!..
Рахм. Мое требование категорично! Отныне все сборы от концертов будут поступать в фонд помощи Красной Армии. И я хочу, чтобы об этом было объявлено в газетах, афишах и программках. Иначе отказываюсь играть!
Импр. Это невозможно. Вы не представляете, какую неустойку…
Рахм. Я уже подсчитал! Уплачу! Найду другую контору! И буду играть для Красной Армии!
Импр. Послушайте, мистер Рахманинов, ваш благородный жест не поймут. Скажут, что вы заискиваете перед большевиками.
Рахм. А разве большевистская Россия не союзница Америки в этой войне?
Импр. О Господи!.. Но интересы разные. Америка воюет, как бы не воюя. Обыватель знает о Пёрл-Харборе… Но он думает, что Сталинград где-то в Африке.
Рахм. Я более высокого мнения о ваших соотечественниках. Думаю, что за истекший год они разобрались в географии и поняли, что Волга куда ближе к Потомаку или Гудзону, чем их учили в школе.
Импр. Влиятельные круги Америки не хотят помогать России. Они препятствуют всякой помощи. Зачем артисту марать руки в этой грязи?
Рахм. Я надеюсь сохранить руки чистыми. И при этом поломать гнусное невмешательство. Я обращаюсь к обыкновенным людям, которые любят музыку, а значит, имеют сердце.
Импр. Вы не представляете, какой вой поднимется в эмигрантских кругах.
Рахм. Я уверен, что рано или поздно, но они одумаются.
Импр. Вы сломаете себе шею, одумайтесь! Одумайтесь, мистер Рахманинов! Не подрубайте сук, на котором сидите. Политика не для вас!
Рахм. В России решается: быть или не быть человечеству.
Импр. Не надо великих слов. Вы же не считаете нас фашистами? Мы просто деловые люди, любим музыку, любим вас и не хотим потерять наше многолетнее и взаимовыгодное сотрудничество.
Рахм. И мне не хочется терять!. Одним словом — мое требование категорично!
Импр. Довольно! Хотите сломать себе шею? На здоровье! Будет не просто провал, будет катастрофа!
Гаснет свет. Звучит Прелюдия ре-минор.
Возле печурки небритые, истомленные бойцы. Среди них — укрытый одеялом Иван. Его одежда сушится над печуркой. На простреленном щите надпись: «Здесь встали насмерть гвардейцы Родимцева». Тихо звучит Прелюдия ре-минор.
Иван. Спасибо тебе! Затонул бы я, если бы не ты…
Боец. Не стоит, папаша!
Иван. Очень даже стоит… Закурить не найдется? Мой табачок малость отсырел. (Ему дают махорку, он закручивает козью ножку.) Сколько раз я тонул, и горел, и взрывался, и пулей меня брали, и штыком, а я все живой.
Солдат. Может, и вовсе не помрешь?
Иван. Может, и так! Но до главного дела — точно не помру.
Солдат. А какое оно — главное дело?
Иван. Ясно какое. Чтоб его назад погнали. Тогда можно и в бессрочный отпуск.
Входит лейтенант.
Лейтенант. Что же нам с тобой делать, отец? Отсюда не выбраться, разве что водой.
Иван. А я сушей уйду. Вместе с вами. На запад. Я солдат двух войн: мировой и гражданской. «Георгия» имею. Небось и тут сгожусь. Буду у вас «сыном полка».
Лейтенант. Скорей уж «дедом полка».
Иван. Винтарь лишний найдется?
Лейтенант. Лишнего оружия у нас хоть отбавляй. С боеприпасами хуже.
Иван. Хороший солдат даром зарядов не тратит!
Вбегает дежурный с криком «Фрицы!». Все бойцы кинулись по своим местам. Иван впервые воевал, закутанный в одеяло.
Затемнение.
Сцена в концертном зале в Нью-Йорке. Рахманинов в безукоризненном фраке, стройный, подтянутый, сидит за роялем. Звучит Прелюдия ре-минор. Прозвучал последний аккорд. Рахманинов с усилием поднялся, сделал шаг вперед, наклонил голову и схватился за поясницу. Мертвая тишина. Спустя несколько секунд раздался голос из зала: «Браво, Рахманинов!» За ним раздался еще один: «Брависсимо, великий Рахманинов! Слава!!!» Последовала буря аплодисментов.
Молодая сельская учительница Анна Васильевна, возмущенная постоянными опозданиями ученика, решила поговорить с его родителями. Вместе с мальчиком она пошла самой короткой дорогой, через лес, да задержалась около зимнего дуба…Для среднего школьного возраста.
В сборник вошли последние произведения выдающегося русского писателя Юрия Нагибина: повести «Тьма в конце туннеля» и «Моя золотая теща», роман «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя».Обе повести автор увидел изданными при жизни назадолго до внезапной кончины. Рукопись романа появилась в Независимом издательстве ПИК через несколько дней после того, как Нагибина не стало.*… «„Моя золотая тёща“ — пожалуй, лучшее из написанного Нагибиным». — А. Рекемчук.
В настоящее издание помимо основного Корпуса «Дневника» вошли воспоминания о Галиче и очерк о Мандельштаме, неразрывно связанные с «Дневником», а также дается указатель имен, помогающий яснее представить круг знакомств и интересов Нагибина.Чтобы увидеть дневник опубликованным при жизни, Юрий Маркович снабдил его авторским предисловием, объясняющим это смелое намерение. В данном издании помещено эссе Юрия Кувалдина «Нагибин», в котором также излагаются некоторые сведения о появлении «Дневника» на свет и о самом Ю.
Дошкольник Вася увидел в зоомагазине двух черепашек и захотел их получить. Мать отказалась держать в доме сразу трех черепах, и Вася решил сбыть с рук старую Машку, чтобы купить приглянувшихся…Для среднего школьного возраста.
Семья Скворцовых давно собиралась посетить Богояр — красивый неброскими северными пейзажами остров. Ни мужу, ни жене не думалось, что в мирной глуши Богояра их настигнет и оглушит эхо несбывшегося…
Довоенная Москва Юрия Нагибина (1920–1994) — по преимуществу радостный город, особенно по контрасту с последующими военными годами, но, не противореча себе, писатель вкладывает в уста своего персонажа утверждение, что юность — «самая мучительная пора жизни человека». Подобно своему любимому Марселю Прусту, Нагибин занят поиском утраченного времени, несбывшихся любовей, несложившихся отношений, бесследно сгинувших друзей.В книгу вошли циклы рассказов «Чистые пруды» и «Чужое сердце».
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
Вниманию читателей предлагается сборник произведений известного русского писателя Юрия Нагибина.
Вниманию читателей предлагается сборник произведений известного русского писателя Юрия Нагибина.