Белая Русь - [143]

Схватка была недолгой. Застрявшие в снегу гусары отбивались цепко и устилали снег трупами. Выскакивая в лог, они уходили вдоль Днепра к Луполовской слободе, к лесу. Взметая снежную пыль, с яра выбирался гусар на вороном коне. В руках его мелькало древко, на котором мотлялся бунчук. Увидев Петьку Косого, Алексашка закричал, показав саблей:

— Перенимай!..

Петька Косой был сбоку гусара и ближе к нему. Он задергал повод, ударил ножнами коня и поскакал наперерез. Гусар разгадал мчащихся к нему конников и; пришпорив коня, попытался вырваться в поле. Но расстояние между ним и Алексашкой сокращалось. Гусар знал, что не за его головой устроили погоню два москаля. И когда увидал, что может быть порублен — бросил бунчук в сторону. Алексашка тут же сдержал коня. Соскочив с седла, поднял зарывшееся в снег древко.

Только теперь до Алексашки долетели выстрелы мушкетов, которые гремели на валу. Там еще шел бой — воевода отбивал натиск пехоты. Мушкетеры уже не пытались пробиться к воротам, но и не отходили от вала, засыпая пулями ратников. Но когда увидели, что гусары поспешно отступают к лесу, стали тоже отходить, подбирая раненых. Словно в знак мести и бессильной злобы, ударили кулеврины. Ядра летели через вал и падали в посаде, разметая снег и мерзлую землю.

Алексашка сел на усталого коня и направился к воротам, возле которых толпились ратники. За валом увидел воеводу и Поклонского. Тот поджал губы.

— Что, бунчук захватил?..

— Захватил, пане полковник! — радостно ответил Алексашка и все же ощутил лед в голосе Поклонского. Мимо воли протянул бунчук воеводе.

— Славный воин! — воскликнул Воейков, принимая бунчук. Осмотрев гладко оструганное древко и заделанный шелковыми нитками хвост, остался доволен. — Не гетманский, а сына его, Богуслава Радзивилла. Добре!.. Пусть привыкает отрок… Еще не раз придется битому бежать… — Воейков отдал бунчук Алексашке. — Принесешь в хату.

Алексашка ходил с бунчуком у вала, преследуемый ратниками. Они с любопытством рассматривали искусно заделанный хвост и дивились дорогим, золоченым нитям. Были и такие, что просили подержать бунчук и, приподнимая его, смотрели, как трепал ветер жесткие конские волосы.

2

Весть о том, что в бою захвачен бунчук Богуслава Радзивилла, мгновенно облетела весь город. И как-то сразу померкла молва о неустрашимости войска гетмана Радзивилла. Больше того, пехота, вооруженная новыми голландскими и немецкими мушкетами, не смогла подойти к валу. Из хаты в хату передавали подробности, как заставили полк гусар принять бой в глубоком снегу, из которого две роты не выбрались.

Когда начало смеркаться, Радзивиллово войско отошло на версту — гетман побаивался вылазок, которым научили его казаки. Но и воевода не уводил ратников от вала. Разбрелся люд по ближним хатам, пристроился на ночлег. Алексашка нашел хату, в которой остановился Воейков. Вошел в сени и стал в нерешительности, приставив бунчук к стене. В хате был говор, и Алексашка узнал голос Поклонского:

— Посольский приказ государево слово не блюдет. Царь обещал наделить землей шановных людей. Из семнадцати имен только шесть получили.

— Отписал бы государю, — говорил Воейков. — На Приказ обиды таить нечего. В Приказе теперь дел невпроворот. Сам знаешь.

— Знаю. Забыть дьяки не могли. Подавал челобитную, чтоб дозволил мне государь своей волей изменников карать. Снова молчат думные. Царского жалованья за службу не шлют…

— Оставь, пан! Неужто обеднел, что жить нет мочи?

— Не криви душой, воевода. И ты деньгу ждешь.

— Жду. А роптать не буду. Даст бог, одержим победу над ворогом — государь наградит и деньгой и угодьями.

— Может, будет по-твоему. Не знаю. Вижу только, что чернь бушует. Пока одержим победу — попалят маентки. Чернь на короля роптала. Ждала, дождаться не могла, чтоб под государеву руку попасть. Дождалась. А грабит и жжет по-прежнему.

— Ты вновь свое, — устало сказал воевода.

В хате стало тихо. Алексашка решил, что самый момент войти. Приоткрыл дверь. Поклонский обернулся.

— Дозволь, пане.

— Чего тебе?!

— Пан воевода велел бунчук принести…

— Пошел к черту с бунчуком! — разозлился Поклонский.

— Давай его сюда! — попросил Воейков.

Алексашка приставил бунчук к ушаку и поспешно прикрыл дверь. Шел Алексашка и думал: корыстен Поклонский, как татарский хан. От корысти добра не ждать.

Петька Косой обрадовался приходу Алексашки.

— Что сказал воевода?

— Что говорить ему? Взял бунчук, и на том весь разговор. Да пришел я не вовремя: лаялся с Поклонским.

— Лаялся? — испугался Петька. — Чего лаялся?

— Почем я знаю? — Алексашке не хотелось рассказывать об услышанном. — Поклонский загадал на зорьке быть на конях. Вылазку задумал.

Петька Косой отломал преснак, приложил к нему кусок вареной говядины и протянул Алексашке. Поев, оба растянулись на соломе, прижавшись друг к другу.

На рассвете поднял хозяин избы.

— Вставайте! В рог трубят.

Поднялись, позевывая. Седлая коня, Алексашка ворчал:

— Какая вылазка в темени? Ни своих, ни чужих не видать.

Оседлав коней, поехали к воротам. Там уже толпились конники. Было их человек двести. Приехали Поклонский и полковой писарь пан Шелковский. Возле них приметил третьего, незнакомого, пана. Но кто такой, в темени не разглядел. Не слезая с коней, переговаривались. Потом трубач дважды проиграл сбор. Начали строиться. Через сотников всем было приказано, выехав за ворота, мчаться за паном Поклонским. А там в поле будут команды, где вести отряду бой. Алексашка слушал и не мог понять, что к чему. Ежели вылазка, значит задумано напасть на спящего ворога. А теперь не лето, в поле у костров не спят. Но размышлять не было когда, и зло шепнул Петьке Косому: