Белая Русь - [140]

Возле первой хаты Поклонский соскочил с седла и приказал старосте, которого взял с собой, звать мужиков из всех хат. Пока староста ходил, прикинул, что деревня может дать два воза хлеба. Рожь уродила в этом году, и хлопы собрали ее вовремя. Староста быстро возвратился. Сняв шапку, мял ее в трясущихся руках.

— Нету хлопов, пане…

— Собери! — недовольно ответил Поклонский и щелкнул кнутом по голенищу.

— Пусто в хатах…

Тревожное предчувствие овладело Поклонским.

— Куда подевались хлопы?

— Поубегали, пане…

Поклонский сжал короткое плетеное кнутовище. Не спрашивал, куда поубегали. Было ясно: подались на Украину или в русские земли. Поклонским овладел неудержимый наплыв ярости. Он схватил отвороты полушубка и тряхнул старосту. Мужик побледнел.

— А я, что, не Русь?!. Говори, не Русь?!. Кто я?!. — Поклонский швырнул мужика, и тот, выронив шапку, полетел на землю.

Не поднимаясь, староста мотал раскудлаченной головой и шептал в страхе:

— Прости, милостивый…

— Кто я?! — закричал Поклонский и с силой рубанул плетью по кожуху. И вдруг обмяк, опустив руки. Неожиданно, словно молния, пронеслась мысль, которая не приходила, которую не ощущал ни сердцем, ни мозгом. Посмотрел на испуганного, распростертого на земле холопа, и стало страшно. Пересохшими губами прошептал: — Нет, не Русь… Потому бегут…

Поклонский вскочил в седло. Конь захрапел, завертелся. С презрением посмотрел на темные, приземистые хаты. Скривил губы и прошептал: «Подарил государь…» Натянув повод, крикнул подсотнику, показав на деревню:

— Спалити!..

Подсотник не сразу понял приказание Поклонского. Стоял, посматривая на деревню, будто старался увидеть что-то.

— Чего раскрыл хлебало?! — набросился полковник на хлопа. — Не слыхал, что говорю?!.

— Палити?..

— Жги!

Подсотник подошел к хате, разворошил старую, сухую солому крыши и вытянул клок. Долго бил огнивом, высекая на трут искру. Наконец раздобыл огонь. Солома задымилась, выбрасывая белые струйки. Подсотник всунул дымящийся клок в крышу и, потряхивая солому, ждал, когда она займется пламенем.

Поклонский словно окаменел в седле. Смотрел, как шевелил ветер еще слабый дымок, пригибая его то в одну, то в другую сторону. Вот уже мелькнул ярко-оранжевый огонек и погас. Потом он появился где-то рядом, выстрелив облачком сизого дыма и лизнув обомшелую солому. Подсотник снова заворошил это место. Оно окуталось дымом и занялось розовым пламенем.

Поклонский отпустил повод, стеганул коня и помчался в сторону Могилева. За ним поскакал подсотник.

3

Подъезжая к дому, Поклонский еще издали заметил оседланного коня. Повод был наброшен на сучок акации. Кто мог приехать, Поклонский не догадывался. Вошел в сени — навстречу служанка.

— Кто приехал? — недовольно спросил у девки.

— Пан Самоша.

Фамилия была абсолютно незнакома и ничего не говорила Поклонскому.

— Давно ждет?

— Перед вами приехал, пане…

Поклонский снял саблю и вошел в гостиную. Навстречу поднялся из кресла невысокий плечистый пан в синем сюртуке. Лицо гладко выбрито. Черные усики аккуратно закручены кверху. Он поклонился хозяину и назвался.

— Хотел иметь с паном Поклонским разговор, — сказал Самоша.

— Прошу пана! — Поклонский показал на кресло.

— Никто не будет мешать? — Самоша покосился на дверь.

— Нет. — Поклонский выглянул из гостиной. — Эй, девка! Чтоб в покой не шли!..

Самоша окинул быстрым взглядом гостиную, словно в сию минуту впервые вошел в нее, и, уставив пристальный взгляд на Поклонского, сказал:

— Меня прислал гетман, ясновельможный пан Януш Радзивилл.

У Поклонского похолодела спина. Мимо воли подумал о загадочной смерти племянника пана Вартынского. Не гетмановы ли это дела, если тайные люди бродят в Могилеве? Но тревоги и беспокойства своего не выдал.

— Пан гетман был удивлен, что я перешел на службу царю? — Поклонский натянуто улыбнулся. Улыбка получилась неестественной.

— Гетман не службу узрел, а измену Речи Посполитой.

Поклонский сморщился: уж очень откровенно начал Самоша.

— Так ли это, шановный пан? И ты, и пан гетман знают, что Речь не в состоянии теперь оборонить маемость панства в княжестве Литовском.

— М-м… — хмыкнул Самоша. И бросил испытующий взгляд. — И ты решил, что это по твоим силам?

— Теперь царь об этом будет думать.

— Так ли? А гетман думает, что царю дела нет до шановного панства. Он на земли княжества Литовского посягает. Могилевский повет ты ему своими руками отдал. Этого он и хотел от тебя, когда ты и пан Вартынский в Москве крест целовали. Царь не дурак. Он знал, что за спиной твоей войска нет и не будет, хоть имя полковничье дал тебе и саблю подарил.

— А полк, пан Самоша, не войско? — Поклонский подался вперед.

— Что за войско?! — Самоша махнул рукой. — Гетман знает, что из войска твоего чернь бежит к Золотаренко. И хоть взял царь под свою руку Украину, а казаки помышляют на землях литовских свои корни пустить.

— Я с казаками дружбу не веду, — сухо ответил Поклонский. — Что помышляет Золотаренко, не знаю.

— Может, и правду говоришь, — согласился Самоша. — Но Речь не отдаст схизматам этот край. Никогда! Попусту возгордился царь победой над Головчином. Победа ли то была? Отошел гетман к Борисову, и вся победа. А тебе, шановный, видно, известно, что не сегодня-завтра гетман пойдет к Быхову и обложит его?