Белая рабыня - [66]

— А для чего или, вернее, для кого вы так преобразились?

Лавиния была готова к этому вопросу и поэтому ответила, не задумываясь:

— Если бы вы хоть немного знали женщин, то вам было бы известно, что женщина прежде всего хочет нравиться себе самой, а потом уж какому-то мужчине.

— Ну что ж, я уеду от вас не с пустыми руками. Во-первых, эта тонкая мысль о женском нраве, а потом еще и это… — Сэр Фаренгейт взвесил на руке тяжелый испанский фолиант, — Отчего вы так не хотели, чтобы я с ним ознакомился?

— Мне очень стыдно, милорд, — притворно потупилась Лавиния.

Сидя в карете, сэр Фаренгейт сказал трудяге Уэсли:

— Признаться, я думал, что улов будет побогаче.

— Мы перерыли все, сэр. Ничего подозрительного, только какой-то запах странный мне почудился в левом крыле дома.

— Запах — слишком неуловимая улика.

Сэр Фаренгейт набил трубку.

— У меня такое ощущение, что мы были в двух шагах от Энтони.

— Мы перерыли все, сэр, — извиняющимся тоном произнес Уэсли.

Губернатор похлопал его по колену — ладно, мол.

— А книжка-то хоть стоящая? — поинтересовался лейтенант.

— Как это ни смешно, очень, ради нее одной стоило съездить в Бриджфорд.

Глава 17 ПЛАТОК И ОТСТАВКА!

Энтони догадался, каким образом этой красотке с белыми волосами удается оставаться бодрствующей, когда его смаривает необоримый сон. Все дело было в платке. Всякий раз, когда она прикладывала его к носу, начинался для пленника полет Морфея. Наверняка он был пропитан составом, смягчающим действие снотворного дурмана.

Ну что ж, решил молодой английский офицер, если это так, то этим необходимо воспользоваться. Он составил простой и, как ему казалось, эффективный план. Суть его заключалась в том, что действие снотворного газа было не мгновенным, а растягивалось все же на несколько секунд. За это время нужно было успеть добежать до красавицы и завладеть платком, закрыть нос и рот себе. Подозрительная фея заснет, и дальше — Энтони был в этом уверен — станет ясно, что делать. Он не знал, сколько продолжается этот искусственный сон, но это было и неважно. Скорее всего, после того как наступало действие газа, открывалась какая-нибудь потайная дверь, через которую и удалялась владычица подземелья. Вот этим путем и решил воспользоваться беспамятный узник. Он долго обдумывал свой план, взвешивал, прикидывал. Была, конечно, вероятность того, что он ошибается, но другого выхода у него не было, никаких иных шансов на спасение он для себя не видел. Главное — стремительность в решительный момент. Сумеет ли он отнять платок? Трудно было себе представить, чтобы хрупкая девушка могла даже несколько мгновений сопротивляться натиску морского офицера.

Когда Энтони в очередной раз проснулся, Лавиния уже сидела в своем кресле. Они поприветствовали друг друга. Энтони подумал, что даже столь романтическая ситуация с исчезновением и возникновением феи в мрачном подземелье может с течением времени сделаться чем-то обыденным.

— Что произошло? — спросила Лавиния.

Энтони удивленно вскинулся на подушках.

— Такое впечатление, что с тобой что-то случилось, что-то важное. Ты сегодня не такой, как всегда.

«Не проговорился ли я во сне о своем плане?» — тревожно подумал лейтенант.

— Это все мои сны, я почти никогда не видел их на воле, а здесь они одолевают меня.

— На воле? Ты по-прежнему считаешь, что здесь ты в плену?

— Мой плен — не только эти стены.

— Ты опять о своем? — почти сердито сказала Лавиния.

Энтони удивленно посмотрел на нее.

— Мне тоже хочется тебя спросить — не случилось ли чего-нибудь? Ты явно чем-то озабочена.

Лавиния уже взяла себя в руки.

— Ничего особенного.

— Может быть, мои недоброжелатели подобрались слишком близко к этому каменному убежищу? — Энтони не скрывал иронии.

— Ты даже не представляешь себе, насколько ты проницателен, — сказала Лавиния с усмешкой, которая не слишком шла к облику феи.

— Но тебе удалось направить их по ложному следу?

— Примерно так.

Энтони накинул халат и прошелся по залу, привычным, почти рефлекторным движением постукивая ладонью по валунам.

— Я смотрю, ты все-таки никак не можешь смириться со своим нахождением здесь.

— Согласись, что для человека естественно любить свободу и недолюбливать неволю, даже роскошно обставленную.

— Сколько раз мне встречались люди, как раз влюбленные в свою несвободу. К тому же свобода и любовь вообще, если вдуматься, несовместимы. Мы не вольны любить или не любить.

Лавиния достала платок. Энтони ни на секунду не забывал о своем плане. В два прыжка он достиг кровати и вцепился в смуглую тонкую кисть. Рука оказалась по-звериному сильной и гибкой, он не ожидал этого. Завязалась борьба, в процессе которой оба противника рухнули на кровать и несколько секунд, тяжело дыша и ругаясь, катались по ней, пока наконец не затихли в борцовских объятиях друг друга.

По всей видимости, человеческое тело пробуждается Раньше, чем душа. А действие снотворного дурмана, вероятно, еще больше увеличивало эту дистанцию. В своей прежней, добеспамятной жизни Энтони столько думал об Элен, так часто представлял себе, как он обнимает ее, ласкает, что в его теле накопилось и закрепилось ощущение ее эфирного, представляемого тела. И когда очнулась в его руках и ногах, когда проступила сквозь искусственный сон телесная жизнь и он обнаружил в объятиях молодое, гибкое, льнущее к нему существо, то произошло то, что должно было со всей неизбежностью произойти.