Белая невеста - [13]

Писал, что второй год приезжаю в Геленджик в надежде встретить ее, встретить случайно. "А по-над Доном сад цветет…" Хожу, брожу, шатаюсь неприкаянно чуть ли не круглые сутки по рынкам, по магазинам, по переулкам и проулкам, забредал даже на Тонкий Мыс, к грекам, и в Прасковеевку, к Скале-Парусу, – нет ее нигде, моей отрады, нет нигде. Хотя я точно знаю, я чувствую, что живет она, находится где-то совсем рядом. "Живет моя зазноба в высоком терему…"

Я писал, зная, что встреча не принесет нам ничего хорошего. И она тоже это знает наверняка, потому и не дает мне ни адреса, ни телефона геленджикского. А звонит сама – от матери, из станицы. Не принесет наша даже случайная встреча нам ни счастья, ни успокоения, уж очень много времени прошло, жизни наши слишком уж разные, слишком разные у нас судьбы. Но я хочу этой встречи, может, последней в жизни встречи, хочу, хотя и боюсь, боюсь разочарования, но все равно ищу ее, ищу и боюсь найти…

Я написал что-то еще – много получилось, – с обеих сторон исписал листок, выплеснул на клетчатое двухмерное пространство всего себя, все свое безмерное чувство, – да, я писал, пока не закончилась бумага. А потом свернул из той исписанной бумаги кораблик и бросил его в море.

Тут и появился мой знакомый музыкант. Узнать его сегодня было трудно. Он пришел в необычном, экзотическом костюме: на нем были узкие черные брюки, обшитые замысловатыми витыми узорами из галунов, полусапожки на высоких каблуках, белая шелковая рубашка с богатой вышивкой, короткая куртка с серебряными пуговицами, расшитая бисером, с яркой бахромой на рукавах, и широкий узорчатый пояс. Красный шейный платок был похож на пионерский галстук, на голове скрывала седину и морщины ослепительно-белая шляпа диковинной формы. Рядом с ним находился индеец Коля, одетый тоже в пеструю смесь всего латиноамериканского и индейского. Они так уверенно и привычно держали себя в этой экзотической одежде, что ничего маскарадного и экстравагантного в этом не чувствовалось. В руках у них были гитары какой-то странной непривычной формы – присмотревшись, понял, что гитары как раз индейские, с кузовами из панцирей броненосцев. Они ударили по струнам, и я словно провалился в сельву. Исполняли они, как было объявлено, вещицу Вила Лобоса: "В дебрях Амазонии".

8

…Итак, они благополучно прошли земли "кровожадных" арара, которые на прощанье подарили им по тяжеленной деревянной палице с зубами крупных аллигаторов в знак признания их целительского искусства: Вадиму удалось излечить двух пораненных ягуаром охотников, рваные раны которых затянулись с помощью паутины пауков-птицеловов, – обладание такими палицами возводило их чуть ли не в ранг вождей. Во всяком случае, персоны их становились неприкосновенными. Одно плохо – таскать такие дубины было тяжеловато…

За арара находилось не менее воинственное племя жури, у которых татуировки были на лице и лбу. Эти щеголяли обритыми наголо. И лишь на лбу, над татуировкой, – смоляной чуб.

А потом было племя паса, где народ оказался очень черный, хотя к негроидной расе не имел никакого отношения, скорее напоминал папуасов.

Однажды встретили в сельве племя кукана. Это были на редкость белокожие люди, и говорили они на языке, который показался очень знакомым. Хижина у них называлась – апартаментум, а лопата – алиментарум. Ба, да это же латынь! Правда, весьма искаженная. Когда Вадим заговорил с индейцами на латыни, и они стали его понимать, Педро ошарашенно посмотрел на него, не скрывая удивления: может, в самом деле колдун? Едва они освоились в этом племени, как их сводили в потаенное место, где оказался заброшенный древний город. Там были пирамиды с усеченными вершинами, при осмотре которых бросались в глаза древние рисунки лошадей и слонов. Индейцы были очень белокожие, много встречалось среди них шатенов, и рождались, как они уверяли, даже блондины. У некоторых были голубые глаза, а с зелеными и серыми – почти половина племени.

Нельзя сказать, что путешествие было таким уж обременительным. Шли они налегке, с корзинами-атура за плечами, неся с собой самое необходимое в тех плетенных из лыка корзинах-коробах. (Индейцы носят в них детей). Это только горожанину кажется, что лес мертвый, на самом деле слух о двух могущественных – бородатых! – колдунах-исцелителях распространялся по сельве гораздо быстрее, чем они двигались, обрастая всевозможными легендами. В каждом племени их теперь уже встречали чуть ли не с объятиями, всюду были свои проблемы, свои больные, которые надеялись с помощью двух бородатых паже излечиться. Погода стояла прекрасная, с пищей у них не было проблем, ибо всю дорогу их сопровождали туканы с огромными клювами; ярко-желтые и ярко-красные ара держались парами, время от времени исторгая вопли, похожие на крики буйнопомешанного; стаи синелобых амазонов, размером с голубя-вяхиря, перепархивали с ветки на ветку, а также черные, с алыми надхвостьями тоди-тираны, которые с пронзительными криками вились у своих булавообразных гнезд, свисавших над водой. Кругом порхали колибри, которых называют "летающими драгоценными камнями", и бабочки самой причудливой расцветки, – и порой невозможно было определить, где была птица, а где насекомое. Хищные звери подпускали тут чуть ли не вплотную, они были совсем непуганые. Однажды в гилее, темном влажном тропическом лесу, встретили черного тигра (так зовут совершенно черных ягуаров, которые водятся исключительно в глухих, темных и потому весьма нездоровых влажных лесах), он лакал воду из ручья. Путешественники напились из того же ручья чуть ли не в сажени от него и разошлись… С людьми иногда проблем возникало гораздо больше.