Белая мышь - [4]

Когда она вошла в дом, он приложил ладонь к окну и шёпотом произнёс её имя. Эта девушка ворвалась в его жизнь, как метеор, и принесла с собой свет, настоящее волшебство и хаос. Он влюбился в неё сразу – без остатка, в первый же вечер, словно бросился с обрыва в леденящие объятия океана, но он не до конца понимал, что нужно от него ей. Он был намного старше, и его жизнь – при всей её роскоши – была намного скучнее её жизни. Через год он понял, что его деньги её не интересуют. Вернее, она тратила их с искренним наслаждением – таким же, с которым погружалась в очередное удовольствие, но она это делала с какой-то детской радостью. Со временем он узнал о несчастливом детстве Нэнси и о том, как в шестнадцать лет она сбежала из Австралии в Америку, а затем в Лондон. О том, что её отчаянное желание отгородиться целым океаном или половиной мира от этого несчастливого детства нашло отражение в животной жажде удовольствий и ярой самодостаточности. Ещё через год Анри понял, что даже Нэнси время от времени нуждается в опоре, и она выбрала его.

Она выбрала его! Это знание наполняло его гордостью.

Сегодня вечером он назовёт её своей женой. Он знал, что даже после свадьбы она продолжит опустошать его кошелёк и безумно рисковать на благо Сопротивления. У него не было иллюзий на этот счёт, но сегодня – хотя бы сегодня вечером – он будет знать, где она. Будет знать, что она принадлежит ему.

– Возможно, мне стоит поговорить с Нэнси, – услышал он за спиной гнусавый голос. – Если она даже в день собственной свадьбы не может вовремя явиться на укладку, может, она и замуж-то выходить не хочет.

Анри оглянулся. На краешке кровати, словно старая цапля, сидела его сестра. В молодости она была симпатичной, несмотря на вытянутое лицо и тонкие губы, но каким-то образом, даже со всем своим богатством, она умудрилась озлобиться, и это, как он считал, её изуродовало. Когда он сказал, что уходит наверх одеться, она заявила, что пойдёт с ним, полная решимости сделать последнюю попытку уговорить его отменить свадьбу.

– Если хочешь, можешь попробовать, Габриэль, но она тебя просто прогонит с глаз долой. Помни – её не связывают рамки братской любви. Это я не выставлю тебя из комнаты, а она – да.

Габриэль проигнорировала этот столь явный намёк и продолжила говорить писклявым комариным голоском:

– Должна признать, она ругается на французском, как матрос на побывке. Где она научилась таким словам, Анри? Это же омерзительно!

Анри улыбнулся. Слушать, как Нэнси сыплет проклятиями на неродном для неё языке, было для него одним из величайших удовольствий.

– Она прирождённый филолог, Габриэль.

– Вздор! Она ещё и бесприданница! И отказывается принять католичество! Она хотя бы верит в бога?

– Очень сомневаюсь.

Она продолжила ныть на полтона выше.

– Как ты можешь, Анри? Как ты можешь марать нашу семью этой грязной австралийской шлюшкой?

Это уже слишком, даже у братской любви есть пределы. Анри взял сестру за локти, поднял с кровати и с решительными видом повёл к двери.

– Габриэль, если ты ещё раз позволишь себе говорить о моей жене таким образом, больше ноги твоей в моём доме не будет. Если бы мне нужно было отдать мои деньги, мой бизнес, мою дражайшую семью в обмен на один час в компании Нэнси в самом низкопробном баре на Монмартре, я бы это сделал не задумываясь. А теперь вон отсюда.

Она поняла, что перегнула палку, и сменила тон на умоляющий.

– Я же только о твоём благе волнуюсь, Анри, – успела она сказать до того, как он захлопнул дверь у неё перед носом.

Слава богу, она не знает о том, что Нэнси работает на Сопротивление. Иначе она навострила бы когти и не откладывая побежала в гестапо, подгоняемая смесью ненависти к Нэнси и жадности до обещанной награды.

Он вернулся к зеркалу и пригладил волосы. Друзья говорили ему, что с началом войны он словно помолодел. Ему не хотелось отвечать им, что это они резко постарели. Не хотелось обижать их, верных своим женам, и объяснять, что это Нэнси, юная беженка из далёкой страны, дала ему смысл и надежду. Да, их подкосил шок от поражения Франции, эвакуация британских частей из Дюнкерка, а затем и ужасающий разгром французского флота в Мерс-эль-Кебире у берегов Алжира, приказ о котором отдал сам Черчилль. Под обстрелом британцев тогда погибли более тысячи французов. Это событие стало величайшим потрясением для его сограждан, многие вернулись в свои дома, а немцы теперь пребывали в уверенности, что вся страна принадлежит им. Но это не так. В конце концов Франция встанет с колен. Нэнси заставила его поверить в это. Какой бы была его жизнь без неё? Он вздрогнул. Жизнь была бы адом и серостью.

А ещё Нэнси дружила чуть ли не со всеми контрабандистами на Ривьере. У них на столе всегда было свежее мясо, которым они делились с друзьями, у которых не было ни связей, ни денег. За последний год Анри не мог вспомнить ни дня, когда они с Нэнси ели одни.

В дверь постучали.

– Что? – резко спросил он, решив, что сестра собралась с духом и хочет нанести последний удар.

Внутрь, как кошка, скользнула Нэнси. Она пробыла в доме всего каких-то десять минут – и вот её волосы уже завиты и убраны наверх, обрамляя сердцевидное лицо, вишнёвая помада оттеняет белую напудренную кожу, а голубое платье облегает и подчеркивает округлые формы груди и бёдер.