Белая масаи - [30]

Шрифт
Интервал

Купив билет на вечерний автобус, я пошла перекусить. День близился к вечеру. Я не спала больше тридцати часов и, чтобы не заснуть, немного погуляла по Найроби.

Боясь заблудиться, я ходила только по двум улицам. В семь часов вечера в городе стемнело, и по мере того, как закрывались магазины, в барах «просыпалась» ночная жизнь. Оставаться на улице становилось опасно, встречавшиеся мне прохожие становились все более мрачными. О том, чтобы пойти в бар, не могло быть и речи, поэтому я вошла в ближайший «Макдоналдс» и просидела в нем оставшиеся два часа.

Наконец я села в автобус до Момбасы. Водитель жевал мираа. Он гнал как бешеный, и мы добрались до цели за рекордное время, оказавшись в Момбасе около четырех часов утра. Мне снова пришлось ждать, пока на северное побережье не поедет первое матату. Мне не терпелось узнать, как там Лкетинга.

В деревню масаи я приехала, когда еще не было и семи часов. Поскольку все еще спали, а чайный дом был закрыт, я стала ждать возле него, потому что не знала, в какой из хижин находится Лкетинга. В половине восьмого пришел владелец чайного дома. Я села и стала ждать чай. Он принес его мне и сразу исчез на кухне. Затем пришли несколько воинов и сели за стол. Они выглядели подавленными и молчали. Вероятно, это потому, что еще очень рано, подумала я.

В начале девятого я не выдержала и спросила хозяина, где Лкетинга. Он покачал головой и снова исчез. Через полчаса он сел за мой столик и сказал, чтобы я возвращалась на южное побережье, так как ждать его здесь бесполезно. Я удивленно спросила – почему? «Его здесь больше нет. Этой ночью он уехал домой», – объяснил мужчина. Мое сердце сжалось в комок. «Домой на южное побережье?» – наивно спросила я. «Нет, домой в Самбуру-Маралал».

В отчаянии я вскричала: «Нет, не правда! Он здесь, скажите – где он?» Два воина поднялись из-за соседнего стола, подошли ко мне и стали меня успокаивать. Бешено отбиваясь от их рук, я что есть мочи кричала по-немецки: «Проклятые хитрые подонки, вы все это спланировали!» Слезы ярости струились по моему лицу, но на этот раз мне это было совершенно безразлично.

Я была так разгневана, что мне хотелось кого-нибудь убить. Они посадили его в автобус, зная, что я приеду тем же рейсом, только в обратном направлении, в то же самое время. Где-то в пути наши автобусы пересеклись. Я не могла в это поверить. Какая подлость! Как будто они не могли подождать восемь часов! Возле чайного дома стали собираться зеваки, и я, чувствуя, что теряю над собой контроль, пулей выскочила из него. Я понимала, что они все заодно. Охваченная грустью и яростью, я вернулась на южное побережье.

You come to my home[13]

Я не знала, как быть дальше. Визу я получила, зато потеряла Лкетингу. Вернувшись в деревню, я нашла Присциллу в ее хижине. С ней сидели два воина. Я все ей рассказала, и она перевела мои слова мужчинам. В заключение Присцилла добавила, что Лкетинга, конечно, очень славный, но мне все же лучше о нем забыть. Или он действительно серьезно болен, или его сглазили и он вернулся к матери, потому что в таком состоянии в Момбасе он пропадет. Ему нужно к врачу. Я ему помочь не могу. К тому же мне, белой женщине, опасно воевать одной против всех.

Я пришла в отчаяние и не знала, чему, а главное, кому верить. Лишь интуиция подсказывала мне, что Лкетингу отправили домой вопреки его воле. В тот же вечер мою хижину посетили первые «ухажеры». Один из воинов недвусмысленно выразил свои намерения и сказал, что он мне необходим как бойфренд, поскольку Лкетинга стал «crazy»[14] и больше не вернется. Разгневанная такой наглостью, я выгнала всех прочь. Когда я рассказала об этом Присцилле, она лишь рассмеялась и объяснила, что это нормально, не нужно принимать все так близко к сердцу. Судя по всему, даже она не понимала, что я бросила все и так круто изменила свою жизнь ради одного Лкетинги.

На следующий день я написала письмо его брату Джеймсу в Маралал. Возможно, ему было известно больше, чем мне. Ответ я могла получить не ранее чем через две недели. Долгих две недели, в течение которых я буду оставаться в неведении и сойду с ума! На четвертый день я не выдержала и решила тайком уехать в Маралал. Что делать дальше, я придумаю там, но я не сдамся, они еще меня узнают! Даже Присцилле я ничего не сказала, потому что больше никому не верила. Когда она ушла на пляж торговать кангами, я собрала чемодан и исчезла в направлении Момбасы.

В очередной раз преодолев тысячу четыреста километров, я через два дня приехала в Маралал. Я поселилась в том же отеле за четыре франка в сутки, и владелица, увидев меня, очень удивилась. В своем скромно обставленном номере я легла на койку и подумала: что дальше? На следующий день я решила пойти к брату Лкетинги.

Я с трудом уговорила директора, и он привел Джеймса. После того как я ему все рассказала, он ответил, что готов отвести меня к своей матери, но для этого ему нужно получить разрешение. После долгих раздумий директор все же согласился, при условии, что я поеду с Джеймсом в Барсалой на машине. Довольная тем, что мне удалось добиться так многого с помощью своего скудного английского, я вернулась в Маралал и стала узнавать, у кого есть машина. Немногочисленные владельцы автомобилей почти все были сомалийцами. Когда я называла пункт назначения, надо мной или смеялись, или заламывали астрономическую сумму.


Рекомендуем почитать
Гойя

Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.


Автобиография

Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.


Властители душ

Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.


Невилл Чемберлен

Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».


Победоносцев. Русский Торквемада

Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.


Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.