Белая львица - [147]

Полиция тотчас начала разыскивать Ханса Ернберга и к двум часам дня установила его местонахождение — это была некая гётеборгская контора. Валландер лично говорил с ним по телефону. Сперва Ернберг прикинулся, будто ничегошеньки не понимает. Но Валландер, который в этот день был совершенно не в настроении вести долгие разговоры и вытягивать правду клещами, пригрозил, что им займется гётеборгская полиция, да еще намекнул, что все это станет достоянием прессы. Посреди разговора один из кальмарских полицейских сунул Валландеру под нос записку. Ханса Ернберга проверили по регистрационным файлам и обнаружили, что он тесно связан со шведскими неонацистами. Секунду-другую Валландер смотрел на записку и наконец сообразил, какой вопрос необходимо задать человеку на другом конце линии.

— Вы можете мне сказать, каково ваше мнение о ЮАР? — спросил он.

— Не понимаю, при чем тут это, — отозвался Ханс Ернберг.

— Отвечайте на вопрос, — нетерпеливо сказал Валландер. — Иначе я звоню коллегам из Гётеборга.

Короткая пауза, и Ханс Ернберг ответил:

— Я считаю ЮАР одной из самых преуспевающих стран на свете. И полагаю своим долгом оказывать всю возможную поддержку тамошнему белому населению.

— И эту поддержку вы оказываете, сдавая свой дом русским бандитам, которые работают на южноафриканцев?

На сей раз Ханс Ернберг искренне удивился:

— Не понижаю, о чем вы.

— Отлично понимаете. А теперь ответьте на другой вопрос. Кто из ваших друзей имел доступ в дом за последнюю неделю? Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать. Малейшая неясность — и я потребую, чтобы гётеборгская прокуратура немедля вас задержала. И поверьте, я не шучу.

— Уве Вестерберг, — ответил Ханс Ернберг. — Мой старый приятель, у него тут строительная фирма.

Валландер потребовал адрес и получил его.

Жуткая неразбериха. Впрочем, четкие действия нескольких следователей гётеборгской полиции внесли некоторую ясность в события, происходившие в последние дни на желтой вилле. Уве Вестерберг оказался таким же поклонником ЮАР, как и Ханс Ернберг. Несколько недель назад через третьих лиц, точную связь между которыми установить не удалось, к нему поступил запрос, нельзя ли предоставить дом в распоряжение южноафриканских гостей, за хорошую плату. Поскольку Ханс Ернберг был тогда за границей, Уве Вестерберг его не информировал. Валландер догадывался, что и деньги тоже осели в карманах Вестерберга. Но кто были эти южноафриканцы, Вестерберг понятия не имел. Он даже не знал, были они на вилле или нет. Больше в этот день Валландер ничего выяснить не сумел. Пусть кальмарская полиция сама раскапывает связи между шведскими неонацистами и южноафриканскими поборниками апартеида. Кто именно был вместе с Коноваленко в желтой вилле, оставалось по-прежнему неясно. Пока допрашивали соседей, таксистов и автобусных шоферов, Валландер тщательно осмотрел дом. Сразу видно: в двух спальнях недавно ночевали, и дом оставлен в спешке. На сей раз Коноваленко наверняка здесь «наследил». Он в спешке бежал из этого дома, чтобы никогда больше не вернуться. Конечно, не исключено, что второй постоялец прихватил вещи Коноваленко с собой. Может, осторожность Коноваленко вообще безгранична. Может, он каждый вечер учитывал возможность ограбления и потому перед сном прятал самое важное? Валландер вызвал к себе Блумстранда, который осматривал сарай, и велел бросить все доступные полицейские силы на поиски сумки. Как она выглядит и какого размера, он сказать не мог.

— Просто сумка с вещами. Она должна быть где-то в доме.

— С какими вещами? — спросил Блумстранд.

— Не знаю. Бумаги, деньги, одежда. Может быть, оружие. Не знаю.

Поиски начались. Все найденные сумки приносили на первый этаж, Валландеру. Он сдул пыль с кожаного портфеля, где оказались старые фотографии и письма, большей частью начинавшиеся обращением «Любимая Гунвор» или «Мой дорогой Герберт». Другая, не менее пыльная сумка, извлеченная с чердака, была набита экзотическими морскими звездами и раковинами. Но Валландер терпеливо ждал. Он знал: где-то тут есть след Коноваленко, а значит, и его неведомого спутника. В ожидании он позвонил дочери и Бьёрку. Новость об утренних происшествиях уже разлетелась по стране. Валландер сказал Линде, что чувствует себя хорошо и что все кончилось. Вечером он вернется домой, а потом они возьмут машину и на несколько дней махнут в Копенгаген. По ее голосу он слышал, что она не поверила ни тому, что он хорошо себя чувствует, ни тому, что все кончилось. Да, дочка видит его насквозь. Разговор с Бьёрком закончился тем, что Валландер в ярости швырнул трубку на рычаг. Прежде с ним такого не бывало, а ведь они с Бьёрком работали вместе много лет. Взбесился же он потому, что Бьёрк усомнился в его рассудке, поскольку он, ни слова не говоря, в одиночку отправился ловить Коноваленко. Конечно, Валландер понимал, что в данном случае упреки Бьёрка вполне справедливы. Но его возмутило, что Бьёрк заговорил об этом именно сейчас, когда дознание находилось в самой критической фазе. Бьёрк со своей стороны решил, что этот приступ ярости, увы, подтверждает его опасения и Валландер вправду не в себе. Надо держать Курта под присмотром, сказал он Мартинссону и Сведбергу.