Белая лебеда - [37]
— А знаете, что, мой соратники и сподвижники? — с усмешкой проговорил Дима. — Подходяще сотворили… Стихи твои, Федча? Толковые… Хорошая пьеска получилась… Гм… Все! Будем ставить!
И мы воспрянули духом. Капитан похвалил… Дима был такой, всех покорял, вел за собой. А если кто сомневался в нем, совершал необыкновенное. И все делал с шуткой, прибауткой, со своей замечательной улыбкой…
Мое детство и юность, можно твердо сказать, прошли под его общим руководством. Я всегда восхищался им, чуточку завидовал ему, той легкости завидовал, с какой он решал мальчишеские проблемы.
А вот на Инку злился. Ведь никаких усилий, казалось, он не прилагает, а она следует за ним по пятам! Может, так и нужно с женщинами?
И еще я замечал, что иногда улыбка его исчезала без видимой причины и узкое угловатое его лицо с жестким взглядом серых глаз становилось неумолимым. Так посмотрит на тебя вприщур, будто долг от тебя ждет.
Он не выносил мелочности, в дружбе не терпел сентиментального сюсюканья и некоторым мог показаться сухим и безжалостным, но я-то знал, какой он бескорыстный и честный. Но иногда, как мне казалось, и Дима перегибал палку, удерживая друзей на расстоянии.
А может, таким и должен быть настоящий мужчина? Он ни за что не допустит до сокровенного, если не убедится, что его поймут…
Дима всегда был недосягаем. Интересно, кем бы он стал в мирной жизни? Главным архитектором, создателем Нового Города? Это уж точно. Он шел к цели на едином дыхании. И на войне достиг самого высокого… Погибнуть Героем!..
В просторный, прокаленный жарким осенним солнцем сарай набилась такая уйма народу, что я даже встревожился, глянув в дырку занавески, сшитой из старых одеял и дерюжек. Мне подумалось, что стоит всем собравшимся пошевелиться, и наша хилая сцена, и весь старенький сарай рухнут.
Пацаны галдели и кидались арбузными корками, женщины лузгали семечки и тараторили о последних поселковых новостях, девчата повизгивали от щипков парней, а хмурые шахтеры как бы нехотя перекидывались словечками и нещадно дымили цигарками.
Под потолком мерцало несколько слабых электрических лампочек, и, казалось, своим тусклым светом они еще больше сгущают притаившуюся по углам и без того плотную темноту.
В третьем ряду я увидел маму, Алину и Зину. Отец не пришел. Я знал, что он лежал дома на печи и страдал задышкой «перед погодой». Когда еще начнутся дожди, а грудная жаба была тут как тут, уже сдавила ему грудь. Для уменьшения боли он в таких случаях выпивал чекушку водки.
Все мы, артисты, метались по сцене.
Я опять завидовал Диме. Ему все поразительно шло. И мотоциклетные очки-консервы, и комбинезон, перешитый из отцовской спецовки.
На фанерных листах я намалевал скалы и развалины старого замка. Никак не мог отвести взгляда от них, переживал: как примут зрители мою декорацию.
За фанерной скалой Ина натягивала на себя желтую блузку, пришпиливала сборки красной юбки. Она форсисто крутилась перед зеркалом, которое услужливо держал Леонид — главарь франкистского отряда. У знакомого поселкового милиционера он выпросил желтые краги и кобуру, рубаху надел черную. Татьяна тоже тут крутилась. Она и в спектакле была подружкой Ины.
Дима потянул меня за кулисы и страшным шепотом подал команду: раздвинуть занавес. Я невесело усмехнулся. Мне только и оставалось, что раздвигать занавес да суфлировать. Дима предложил сыграть франкиста, но я отказался.
Наше многострадальное представление началось удачно, и все шло, как говорится, по-писаному. Неравный бой республиканцев с франкистами; ловкий прыжок (с перекладины) с парашютом-простыней Димы, приятная встреча с Инкой-испанкой…
Когда Ленька привел франкистов в деревню, где прятался летчик, Инка принялась его развлекать. Она плясала и пела, и франкист танцевал, не спуская с девушки маслянистого взгляда. Обласканный и поглупевший, он уходил из деревни, помахивая на прощанье плеткой.
Летчик вышел из укрытия и поблагодарил отважную испанку. Я прятался в складках коротенькой занавески, и мои ноги были видны. Мальчишки приняли меня за франкиста и кричали из зала:
— Дима, бей фашиста! Хлестани Лунатика через лоб!
А дальше все смешалось на наших подмостках. Началась импровизация. Несколько раз я подавал Диме реплику, он же совсем не хотел меня слушать и нес свое:
— Я вернусь, Ина… Ты только жди…
Странным, оцепеневшим взглядом уставилась девушка на Диму и совсем, должно быть, забыла, что она на виду у всех. Федор нетерпеливо топтался у фанерной скалы и звал Диму. Федор играл партизана и должен был отвести летчика в горы. Профиль у него был почти испанский: тонкий с горбинкой нос, маленький страстный рот и жгучие ревнивые глаза. Ему явно не нравилась эта затянувшаяся сцена прощания летчика с испанкой.
— Я всю жизнь, Димочка…
Целуя, Дима заслонил ее от зрителей. Ина покачнулась и стала медленно опускаться, глядя перед собой застывшими глазами. Я готов был убить своего лучшего друга. Он поступал жестоко…
Дима подхватил Ину и крикнул, чтобы я задернул занавес. Я жалко улыбнулся. Мне только и осталось, как задернуть занавес.
А он запутался и не задергивался.
Из-за «скалы» выскочил Ленька и закричал:
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.