Белая колоннада - [23]

Ему было уже далеко за сорок, но он почему-то считался молодым человеком. Он был всегда галантен со всеми женщинами. Дружен со всеми артистками, певицами, наездницами, никто никогда не знал о его собственных похождениях, но он был du courant всей vie galante[13] всего Петербурга. Странность его заключалась в том, что, способствуя всегда интрижкам своих приятелей, он не выносил collage’а[14], и когда кто-нибудь заводил постоянную связь, он всеми силами старался «развести этих несчастных».

Зина знала эту слабость, о которой он, шутя, рассказывал ей, боялась его и не любила.

Но в данную минуту ей так было тоскливо, что она обрадовалась даже ему, — все же он был мужчина, и мужчина любезный, начитанный, перед которым можно блеснуть умом, продекламировать новые стихи, — Зина очень недурно писала стихи, — он может оценить и ее небрежную прическу, и ножку в ажурном чулке.

— Жаль, жаль, что не застал Николая, я хотел было тащить его и вас где-нибудь послушать музыку с шампанским, — а где он в настоящую минуту?

— Поехал уверять свою невесту в своей верной любви, — насмешливо сказала Зина.

— Молодец вы, барышня! Вот настоящая женщина! А сознайтесь, не грызет вас это, ну, хоть немножко? — прищурил он свои ласковые глазки.

— Нисколько! — немного натянуто рассмеялась она. — Неужели, Константин Николаевич, вы воображаете, что если бы я не захотела этого брака, он бы состоялся?

Она легла, подперев руками голову и придав своему лицу самое демоническое выражение.

— А почему это вам необходимо?

— Я нахожу нашу любовь слишком пресной. Вы знаете мой характер. Он не совсем обыкновенный, во мне много жестокости; мне кажется, что любовь только тогда и хороша, когда она доставляет кому-нибудь страдание. Я читала в каком-то романе, что любовники, носясь на автомобиле, переехали какого-то человека — и только тогда они испытали настоящую страсть! О, как я их понимаю! Страсть, рожденная в крови и предсмертных судорогах! Разве это не красиво? Разве женщина в эту минуту не чувствует себя божеством, богиней Воли!

— Ой, да я вас начинаю бояться! — шутливо заметил Тархин.

— Я сама иногда боюсь себя, — произнесла она значительно. — Вы испытывали когда-нибудь предсмертный ужас? Впрочем, — откинулась она грациозно на подушки, — я не хочу думать об этом, я сама сознаю, что я слишком жестока… Лучше расскажите мне что-нибудь, ну, как прошел французский бал?

— Блестяще. Но… но позвольте, ведь Николай был на этом балу.

— Как это? — спросила она удивленно.

— Да я, кажется, проболтался, но вы лишены ревности, и я не жалею. Конечно, он был с Маркизет.

— Почему же вы думаете, что он был с Маркизет? Просто он встретился с нею, она за ним бегает, — сказала Зина пренебрежительно, но чувствуя, что ее сердце словно похолодело. Она знала теперь это ощущение, она часто его испытывала. Как она его просила свезти ее на этот бал! Он отговаривался тем, что боится сплетен и что, наконец, ее туалет будет слишком дорого стоить.

— Бегает ли она за ним или он за нею, это неизвестно, но он каждый вечер бывает у нее.

— Неправда, он сидит у своей невесты.

— Э, только до одиннадцати! Небось, он вам не сознался, какой изумрудный кулон поднес в бенефис Маркизет. Да и сегодня он у нее обедает, а потом там устраиваются какие-то шарады. Николай неосторожен, ведь Накатова может узнать.

Зина молчала, ей казалось, что кто-то ударил ее по голове, а холод в груди делался все сильнее и сильнее, — ей казалось, что она умирает.

Константин Николаевич продолжал болтать, рассказывая уже о чем-то другом, когда Зина поднялась с дивана и, смотря вперед каким-то остановившимся взглядом, с трудом выговорила:

— Пойдемте сейчас туда! Пойдемте, я ударю его в лицо, а ее… ее… — Она не договорила и в истерике упала на диван.

Тархин возился с Зиной очень долго: отпаивал водой, послал за валерьяновыми каплями.

Он немного струсил.

Он уговаривал ее не ехать к Маркизет, уверяя, что ничего серьезного между Лопатовым и артисткой нет, что не стоит огорчаться.

Он ушел только тогда, когда она успокоилась и обещала не предпринимать ничего «героического».

— Вы только доставите удовольствие Маркизет: чужие страдания, по вашей теории, только усиливают сладость любви.

Эти последние слова подействовали больше всего на Зину.

Спускаясь с лестницы, Тархин бранил себя за то, что проговорился, но не мог отделаться от приятного чувства, что ему удалось рассорить «засидевшихся любовников».

После визита к тете Соне Накатова все время оставалась задумчивой.

Она не переставала уверять себя, что Лопатов прав, что Таля именно такова, какой он ее представлял себе, но Таля, изредка забегавшая к ней по поручению тетушки, как-то сразу, однако, одним своим видом рассеивала все подозрения.

Неужели можно лгать этой светлой улыбкой, этим чистым детским взглядом?

Если она, Таля, хитрит, кому же верить?

Значит, нельзя верить и ему? Значит, можно сомневаться в его любви? Но как же можно в этом сомневаться, ведь он дает ей самое ясное доказательство: он женится на ней и так еще торопит свадьбу…

Вдруг она побледнела и схватилась за доску камина, около которого стояла. Ей вспомнился кузен Жорж и его признания.