Белая кокарда - [24]

Менее пятидесяти ярдов отделяло нас от французского фрегата. В воздухе свистела и выла картечь и, словно огромный барабан в этом оркестре смерти, бухали десяти- и двадцатичетырёхфунтовые орудия, разнося в клочья обшивку, мачты и людей.

Пробираясь вслед за Вилли к пушкам, я видел груды убитых и раненых на палубах; пушки были опрокинуты, люди, ворота и приводные ремни смешались в чудовищную паутину смерти, по́рты разворочены, крепящие брёвна торчали в небо.

— К абордажу! — послышался голос капитана. — Мистер Соупер, где вы, чёрт побери?

— Помощник убит, капитан! — крикнул гардемарин.

— Так… Боцман, слушай меня! Рулевой, повернуть корабль! Ветра у тебя достаточно, приятель, поворачивай и подходи вплотную для абордажа!

— Штурвал не повинуется, сэр!

В тот же миг «Морской ястреб» задрал нос, будто птица, летящая в небо. Палуба встала дыбом. Потеряв опору, я упал головой вперёд и, подымаясь, хотел было ухватиться за Вилли, который кинулся к орудию, но не успел: Вилли вылетел в разбитый порт и упал прямо в море. Ему было тринадцать лет от роду.

Нос корабля задирался всё выше, большая пушка, оборудование, люди и трупы, усеявшие палубу, заскользили по корме в море. Я видел, как живые вздымали руки над головой и исчезали под этой ужасной лавиной.

Оставалось всего мгновение: я бросился к пушке, из которой пытался выстрелить Вилли, споткнулся, упал, вскочил, подбежал к разбитому порту и прыгнул в него. В эту секунду «Морской ястреб» вздыбился, словно его поддел гигантский кулак, и ушёл кормой вниз под воду. Я прыгнул в море — а он уже погружался; я вынырнул, тряся головой, на поверхность за миг до того, как он затонул. Погружаясь, он будто хотел утащить всех нас на дно за собой: огромная ревущая воронка, крутя, затягивала вниз плававшие кругом брёвна, лю́гины,[35] обломки мачт и обшивки разбитого фрегата. Впервые смерть глянула мне прямо в глаза. Водоворот затягивал меня всё глубже, глубже в путаницу снастей, кусков рангоута, бьющихся людей, а потом вдруг так же внезапно с силой вышвырнул на поверхность. Я поплыл — не глядя, не думая — от одного обломка к другому.

Торчащие из воды рангоуты, крышки люков, доски, за которые из последних сил держались слабеющие, теряющие сознание люди. Я увидал в волнах тело Вилли, а потом и его друга Тома, обнявшего безжизненными руками плывший по волнам пустой бочонок из-под пороха. И мистера Соупера я увидел — он был убит наповал, и его изувеченное тело упало за борт там, где его настигло ядро. Выгребая изо всех сил к видневшемуся вдали берегу Брея, я миновал и Сэма О’Ши, и помощника боцмана, которого некоторые звали Малюткой, так как росту в нём было шесть футов и три дюйма.[36] Я узнавал и других — я видел их на баркасе, в кубрике или возле орудий. Но я возле них не задерживался; не задерживался я и ради тех, кто звал меня. В душе моей вновь ожила надежда исполнить поручение, данное мне отцом. Она всё больше и больше завладевала мной. И невзирая на трупы и смрад, на крики раненых и умирающих, во мне крепло стремление выжить — выжить не для себя, ибо моя жизнь была так ничтожна, но для Ирландии.

Последним, кого я увидел, плывя прочь от этого страшного места, был англичанин. Он плыл на спине свободно, вольно, волосы его шевелились, словно водоросли, мёртвые глаза были закрыты, и, как ни странно, он улыбался; и я подумал о его жене и ребёнке, которые ждали его на дороге к Лукану. Но живые должны думать о живых, а не о мёртвых, и я оттолкнул его в сторону, ибо он лёг между мною и Брейским мысом. А за мысом был «Чёрный боров», где, если мне повезёт, меня, возможно, ещё ждала Майя. Я плыл быстро — по морю рыскал французский баркас, искавший оставшихся в живых, и до меня доносились их крики и отклики англичан.

Подгоняемый этой новой угрозой, я поплыл быстрее и вдруг вскрикнул от боли, пронзившей левое плечо. Повернувшись на левый бок, я кое-как продвигался вперёд, стремясь уйти подальше от французских спасателей: они славились своим великодушием и никогда не оставляли людей с разбитых ими судов на произвол судьбы.

Передо мной, подгоняемые приливом, колыхались какие-то доски, я ухватился за одну из них, чтобы перевести дыхание, и устало заработал ногами, направляя её к берегу. Вдали, за вздымавшимися волнами, виднелся песчаный берег Брея; солнце яростно палило. Оглянувшись назад, я увидел, что французский фрегат изменил курс, повернув в открытое море, и вздохнул с облегчением. Я совсем обессилел и, держась из последних сил за доску, отдался на волю прилива. Берег всё приближался. Солнце стояло в зените, когда я почувствовал дно у себя под ногами. Я споткнулся и упал в волны, высоко вздымавшие седые гребни; они выбросили меня и закрутившийся колесом шпигат на покрытый галькой берег.

Позже, уйдя подальше в дюны, я сжал в руке медальон со Святым Кристофером и вспомнил Кэтлин Лихейн.

В тот день не меня одного волны выбросили на берег в окрестностях Брея; говорили, что выброшенных были десятки, и среди них было немало живых. Но и мёртвых выбросило море, а многих французы взяли в плен, и среди них был, как я слышал позже, капитан Симмонз.