Белая гвардия - [5]

Года три посол торчал тут декоративной фигурой, тихо сатанея от жары и скуки, потихоньку попивал, и вяло блудил с техническим персоналом женского пола. А потом свезло…

Короткая история здешней державы — всего-то четверть века с небольшим — как-то обошлась без серьезных потрясений. Когда в шестидесятом французы ушли… точнее говоря, не то чтобы ушли, а просто-напросто спустили флаг, вывели свою администрацию и большую часть войск, сохранив ключевые позиции в экономике так прочно, что денежной единицей до сих пор служил французский франк… В общем, когда вместо сине-бело-красного штандарта стал реять черно-зелено-золотой, особых потрясений не случилось. Не было ни большой гражданской войны, как в Конго, ни серьезной межплеменной резни, как в полудюжине других мест. Сепаратисты так и не объявились, и, что гораздо более важно, так и не сыскалось коммунистов, левых, социалистов, решивших бы вести страну по пути, указанному Великим Октябрем, — а потому страна, как легко догадаться, не стала еще одной ареной потаенного противоборства двух сверхдержав. Пара-тройка марксистов в столице все же имелась — но они были чистой воды теоретиками, вовсе не рвавшимися просвещать народные массы и звать в светлое будущее, — а потому Папа в свое время велел числить их по разряду городских сумасшедших и не трогать. Поскольку вреда от них ни малейшего, а польза есть — их всегда можно предъявить иностранной общественности как неопровержимое доказательство царящей в стране демократии и политических свобод.

Так что страна четверть века жила ни шатко, ни валко, без особых потрясений, хотя и пережила за это время с полдюжины вялых государственных переворотов, успешных и провальных — в Африке военные перевороты стали такой же национальной традицией, как в Южной Америке. Одиннадцать лет назад у власти оказалось хлипконькое правительство из штатских интеллигентов. Никак нельзя сказать, что они все развалили — но народишко был никчемный, болтуны и бездельники, стремительно потерявшие всякий авторитет.

Они даже казнокрадствовать не умели толком, то есть чистенько и без огласки. И тогда пришел Папа, в ту пору главнокомандующий армией. Практически бескровно сбросил штатских говорунов, благородно позволив им сбежать за границу, и быстренько представил дело так, будто «эти, в галстуках» и в самом деле развалили до основания все, до чего могли дотянуться, — а он, соответственно, будет наводить порядок и обеспечивать процветание. Как это сплошь и рядом водится, первую часть программы он даже перевыполнил, а вот со второй как-то не ладилось, но поздно было пить боржоми. Папа сел прочно и очень уж быстро превратился в Ньягата Теле…

Страна была, в общем, небедная, вывозила какао, кофе и бананы, красное, розовое и черное дерево, разрабатывала месторождения алмазов и марганцевой руды, даже обзавелась промышленностью в виде деревообрабатывающих и текстильных фабрик, велосипедного завода, завода по сборке транзисторов и тому подобных гигантов индустрии. Владельцами большей части всей этой благодати были иностранные компании, в первую очередь французские. Однако Папу нисколько не волновало, белого цвета буржуй или черного. Главное, чтобы не забывали делиться регулярно и в соответствии с таксой. Куда ни кинь, везде Отец Нации имел процент, долю, отчисления, часть акций, одним словом, профит и куверты, как говаривали в старину. И понимал к тому же, что благолепия ради следует из каждой прикарманенной тысячи франков хотя бы десяточку пустить на народные нужды: ущерба никакого, а польза безусловная.

А месяц с небольшим назад, Отец Нации вдруг пригласил к себе советского посла (чего прежде никогда не случалось) и за французским коньячком наговорил удивительных вещей. Оказалось, Папа давно уже питает искреннюю симпатию к Советскому Союзу и советскому народу, дружбу с коими намерен расширять и углублять самым недвусмысленным образом, в подтверждение чего собирается предпринять в ближайшее время ряд конкретных шагов. Напрямую об этом не говорилось, но Папа вдобавок недвусмысленно дал понять, что с большим интересом присматривается к марксизму-ленинизму и в будущем, очень может случится, приступит к преобразованию страны на социалистический лад.

По воспоминаниям очевидцев, товарищ посол, вернувшись, понесся в шифровальную комнату прямо-таки бегом, перепрыгивая через три ступеньки. В Москву полетели простыни шифровок. Как болтали злые языки, посол представил все так, будто это не столько инициатива президента, сколько результат его собственных нешуточных трудов и дипломатического искусства.

Неизвестно, поверили ему в Москве или нет, но воодушевились несказанно. По совести признаться меж своими, Москву в последнее время не часто баловали подобными предложениями из Африки, скорее уж наоборот. Сонное захолустье в мгновение ока превратилось в передний край борьбы с французским империализмом, вмиг стали невероятно важными и нужными и посол, и резидент КГБ, с которым нахально раскланивались на улице кадры полковника Мтанги, и африкановед в штатском из АПН (вышибленный сюда из Парижа за мимолетный амур со стриптизершей). Вся эта ссыльная публика мгновенно оказалась незаменимыми бойцами переднего края.