Бела - [6]
Сырое мясо. Как ростбиф — только не печёный. И больше ничего! Большое блюдо красной, сочащейся кровавым соком говядины посреди стола, три тарелки со следами этого сока да кувшин с водой. И всё.
Мистер Ковач и на этот раз заметил любопытство Джонни. Вернее, его потрясение.
— Сырое мясо, — с некоторым нажимом сказал он, — полезно для крови. Мы едим сырой бифштекс один или даже два раза в неделю, молодой человек.
— О… — пробормотал Джонни, пытаясь не слишком пялиться на стол, а ещё лучше — отвести от него глаза. — Я, кажется, тоже где-то про это читал… что сырое мясо полезно. Но я не думаю… — он умолк.
— Вы не думаете, что оно пришлось бы вам по вкусу, — улыбнулась миссис Ковач, собирая тарелки. — Но вы слишком хорошо воспитаны, чтобы сказать это.
Джонни кивнул, чувствуя себя ужасно неловко.
— Ну, — сказал мистер Ковач, — подойдите-ка сюда, молодой человек.
Джонни встал перед его стулом. Почему-то он чувствовал, что мистер Ковач — хороший человек и дружелюбно настроен.
Мистер Ковач одобрительно — даже как-то оценивающе — взглянул на крепкие руки Джонни, его прямую шею, ясные глаза.
— У вас отменное здоровье, — заключил он.
— Я… да, наверное.
— Вы будете прекрасным товарищем для Белы, — сказал Мистер Ковач. — Он у нас мальчик подвижный. Вы знаете здешние места?
— Да я в них всю жизнь прожил!
— Прекрасно. Разумеется, вы предостережете Белу относительно всех возможных опасностей.
— Ясное дело.
— Прекрасно. Ну а теперь, Бела, почему бы тебе не показать гостю наш дом?
Миссис Ковач взяла со стола блюдо с сырым мясом; мистер Ковач потянулся, прихватил с блюда ломтик и впился в него зубами — а зубы у него, когда он открыл рот, оказались удивительно длинными, белыми, и, судя по тому, как легко они рвали мясо, очень острыми.
Прожевывая мясо, он как-то задумчиво посмотрел на Джонни. В это время мальчики стояли у книжного шкафа — Бела показывал Джонни, как пишут в Венгрии.
Миссис Ковач тоже взглянула на Джонни, и ее большие светлые глаза — сейчас могло показаться, что они даже как будто светятся, — прошлись по телу Джонни: мускулистые руки и ноги, загорелая шея… Она провела языком по губам.
— Дома, там… — со вздохом сказала она по-венгерски.
— Эва… — мягко остерег ее мистер Ковач.
— Ах, imadot[1] Ференц, я просто думаю. Но ты только взгляни на него…
Мистер Ковач, глядя на выражение её лица, понимающе улыбнулся.
— Ш-ш!.. Полно, Эва. Мы оставили всё это дома… лучше даже не думать.
— Sajnos[2]… — Миссис Ковач тоже взяла маленький ломтик мяса. И зубы её оказались не менее острыми и длинными, чем зубы её мужа. Она вновь вздохнула. — Новая страна, новая жизнь… Я понимаю, милый.
— Ты несчастлива, Эва?
— Несчастлива!.. — Эва Ковач улыбнулась ему (поскольку нижняя губа скрыла острые края её зубов, улыбка получилась очень милой). — Несчастлив мой желудок. Но сама я счастлива, что мы наконец в безопасности, Ференц.
Он взял ее руку и прижал к своему плечу.
— Старый Свет, старый дом, старая жизнь… мы больше не могли так жить, Эва. Нас знают. Пусть не тебя, не меня и не Белу — нас… всех нас… узнает любой ребенок, ибо любому даже самому маленькому ребенку известны наши приметы. А здесь — здесь нас не знают. В нас даже не верят. И мы должны сделать всё, чтобы так оно оставалось и впредь — значит, мы должны навсегда распроститься с прошлым.
— То есть тебя Америка не разочаровала.
Он покачал массивной головой.
— Америка — лучше место во всех отношениях. Здесь нет даже сказок, которые намекали бы на нашу сущность. Политическая ситуация в стране стабильная. Условия жизни, возможности… Нет, мамочка, я всем здесь доволен… кроме… — Он положил на стол свои огромные руки с чисто выбритыми ладонями на стол и сжал их в кулаки. — Кроме разве как в эти дни месяца, когда Луна полностью открывает нам своё лицо…
— Да, — тихо сказала миссис Ковач. — Да.
— Но говядина, дорогая, всё-таки не так уж плоха на вкус и во всяком случае куда лучше, чем серебряные пули.
Миссис Ковач бросила в рот остаток ломтика, прожевала, проглотила. Казалось, она внимательно следит за мясом, изучая его вкус и прочие свойства на всём его пути к желудку.
— Нет, — медленно проговорила она. — Когда привыкаешь, она не так плоха. Но…
— Даже не думай об этом, Эва.
— Мы даже не можем сами поймать корову, — грустно продолжала она. — Приходится покупать, а…
— Я знаю.
Миссис Ковач опять посмотрела через гостиную на Джонни, и ее большие карие глаза стали ещё немного больше.
— Эва! — уже суровее сказал мистер Ковач. — Эва, не смей и думать…
— Нет-нет, — ответила она и облизнула кровь с кончиков пальцев (волоски на которых стали чуточку длиннее и гуще, а ногти — чуточку острее). — Конечно же нет, imadot Ференц. Просто когда я вспоминаю…
— Надо забыть.
— И они здесь такие здоровые, крепкие…
— Мы больше никогда не должны изменяться, Эва. Никогда.
— А Бела?
Ференц Ковач вздрогнул.
— Он ещё слишком мал — слишком мал, чтобы знать… придется пока просто сделать так, чтобы он был с нами всякий раз, когда придет время изменяться, — и тогда нам не о чем больше будет беспокоиться в нашем новом доме, на нашей новой родине.
