Бегущий за ветром - [13]

Войдя в дом, мы сняли перчатки и облепленные снегом ботинки и направились в зал. Баба сидел у дровяной чугунной печи вместе с каким-то индусом в коричневом костюме и красном галстуке.

— Хасан, — Баба скупо улыбнулся, — вот твой подарок на день рождения.

Мы с Хасаном недоуменно переглянулись. Где подарок-то? Ни коробок, перевязанных ленточкой, ни игрушек. Али — вот он, стоит за нами. Да еще этот тощий индус, похожий на учителя математики.

Господин в коричневом костюме усмехнулся и пожал Хасану руку:

— Я — доктор Кумар. Рад познакомиться. — Доктор говорил на фарси с раскатистым индийским акцентом.

— Салям алейкум, — неуверенно ответил Хасан и вежливо поклонился.

Али подошел к сыну сзади и положил ему руку на плечо.

Баба поймал настороженный и озадаченный взгляд Хасана.

— Я вызвал доктора Кумара из Нью-Дели. Он — пластический хирург.

— Знаешь, что это такое? — спросил индус.

Хасан покачал головой и оглянулся на меня, но я только пожал плечами. Просто хирург, не «пластический», может вылечить аппендицит, это я знал. Мой одноклассник год назад умер от аппендицита, и учитель сказал, что они вовремя не обратились к хирургу. Мы оба поглядели на Али, но уж по его-то лицу, неподвижному и суровому, точно ничего нельзя было сказать. Только по глазам.

— Я исправляю людям недостатки телосложения, — произнес доктор. — Случается, делаю операции на лице.

— О, — выдавил Хасан, переводя взгляд с доктора Кумара на Бабу и с Бабы на Али и хватаясь за верхнюю губу. — О.

— Я понимаю, это необычный подарок, — сказал Баба. — Наверное, ты хотел получить что-то другое. Зато это подарок на всю жизнь.

— О. — Хасан облизал губы и откашлялся. — Ага-сагиб, а это будет не… не…

— Это совсем не больно, — успокоил доктор Кумар. — Я дам тебе лекарство, и ты ничего не почувствуешь.

— О. — Хасан с облегчением улыбнулся. Но легкий страх остался. — Ага-сагиб, я не боюсь, я просто…

Ну, меня-то не обманешь. Я четко знал: если доктора говорят, что будет не больно, жди беды. Взять хоть обрезание, которое мне сделали год назад. Врач тогда тоже уверял, будто я ничего не почувствую. Но ночью действие лекарства закончилось, и пах мне стало жечь, словно раскаленным углем. Почему Баба тянул с обрезанием, пока мне не исполнилось десять, не могу понять. Никогда ему не прощу.

Интересно, будь у меня шрам на лице, может, Баба относился бы ко мне лучше? Несправедливость какая, Хасан ничего не сделал, чтобы снискать расположение Бабы, и тут ему такая честь. А все дурацкая заячья губа…

Операция прошла удачно. Конечно, мы были неприятно поражены, когда сняли повязки, но доктор Кумар нам все объяснил. Ему пришлось постараться, ведь на месте верхней губы, какая бы она ни была, у Хасана после операции оказался настоящий пузырь. Я бы на его месте закричал от ужаса, когда медсестра подала зеркало. А Хасан смотрел и смотрел на свое отражение, думал о чем-то своем и не говорил ни слова. Немало времени прошло, прежде чем он что-то пробормотал.

Я не понял и переспросил.

— Ташакор, — прошептал Хасан. — Спасибо.

И скривил губы. Я-то знал, что он улыбается. Как улыбался, появляясь на свет из материнской утробы.

Пузырь скоро опал, рана постепенно зажила, на губе осталась только тонкая зубчатая линия. К следующей зиме шрам уже был еле заметен.

Какая жестокая ирония!

Именно в ту зиму улыбка исчезла у Хасана с губ.

6

Зима.

В утро первого снега я всегда просыпался первым и прямо в пижаме выходил во двор, от холода обхватив себя руками за плечи. Двор, машина отца, деревья, крыши, холмы — все вокруг было укрыто толстым пушистым одеялом. Чистое голубое небо сияло над головой, белизна резала глаза. Я набирал целую пригоршню чистейшего снега и пихал в рот. Тишину нарушало только карканье ворон. Босиком я спускался по ступенькам и звал Хасана.

Дети в Кабуле обожали зиму, по крайней мере, те дети, у кого дома имелась приличная чугунная печка. Причина была проста: на период холодов школа закрывалась. Про деление в столбик и название столицы Болгарии можно было на время забыть. Целых три месяца мы с Хасаном играли в карты у печки, смотрели по вторникам в «Кино-парке» на бесплатных утренних сеансах советские фильмы, лепили снеговиков и ели сладкую курму из репы с рисом на обед.

И еще мы запускали воздушных змеев. А когда змеи падали с небес, бежали за ними и ловили. Кто прибегал первым, тому и доставался змей.

Для некоторых несчастных занятия зимой не заканчивались. Были еще так называемые «факультативные зимние курсы для желающих углубить знания». Среди известных мне мальчишек желающих факультативно углубить знания не находилось. На курсы отпрысков записывали родители. К счастью для меня, Баба был не из их числа. Не то что доктор, живший напротив нас. Его эпилептик-сын Ахмад — излюбленная жертва Асефа — ходил в шерстяной безрукавке и носил очки в черной оправе. Каждое утро я злорадно наблюдал из окна спальни, как их слуга-хазареец разгребает снег, чтобы машина могла свободно выехать, и как немного погодя Ахмад с отцом садятся в черный «опель» и едут в школу. Когда автомобиль сворачивал за угол, я нырял обратно в постель, натягивал одеяло до самого подбородка и смотрел в окно на заснеженные холмы, пока у меня не слипались глаза и я снова не засыпал.