Бегущая зебра - [24]

— Это удар по башке сделал тебя такой проницательной? — поинтересовалась Вальтро.

— Не надо особой проницательности, чтобы два пальца обоссать, — ответила Юлия, — и увидеть пару старых ядовитых змей, которым нравится рядом греться на солнышке.

— Ты — старый ядовитый змей, — говорил в это время Жоржик, — ты специально свил свое гнездо здесь, чтобы отравить мне остаток моей жизни. Завтра я не буду сосать у тебя из фляжки. Завтра я найду свой булатный меч и приду к тебе рубить твои ядовитые головы.

— Староват ты для таких экстремальных видов спорта, — отмахнулся полковник.

— Я? — Жоржик выпятил костлявую грудь. — Ты еще не знаешь русских богатырей.

— Русские богатыри не ходили с косами, — заметил полковник, — это китайские ходили.

— Ладно, — согласился Жоржик. — Тогда я поцарапаю тебе глаз своими заскорузлыми пятками, как Шаолинь.

— Ты очень легко меняешь стили и национальную ориентацию, — ухмыльнулся полковник.

— Я — мастер боевого бухания, — сообщил Жоржик, — и безродный космополит. Как Христос.

— Ты — тайный эротоман, — сказал полковник.

— Я? — изумился Жоржик. — Я совершенно явный эротоман. Но у меня уже стерся до дыр предмет искусства.

— Поэтому все, на что ты ложишь свой старческий глаз, — сказал полковник, — превращается в голограмму.

— Поясни свою глубокую мысль, — предложил Жоржик, разливая в стаканы.

— Ты сублимируешь, — вздохнул полковник, — я вижу повсюду одну голую жопу, потому что весь мир — это жопа, в которой я торчу. А ты не видишь ничего, кроме жопы Вальтро.

— Ты с ума сошел? — искренне удивился Жоржик. — Ты полагаешь, что я испытываю к ней сексуальные чувства?

— Испытываешь, — кивнул полковник, — как удобрение на опытном участке, для выращивания религиозной любви.

— Это что, так заметно? — помолчав, спросил Жоржик.

— А ты думаешь, это можно скрыть? — ухмыльнулся полковник. — От тебя несет за милю, ты воняешь любовью.

— А я-то думал, что любовь благоухает, — сказал Жоржик.

— Благоухает, — кивнул полковник. — В гробу. Под грудой гробовых цветов и в клубах ладана. А живая любовь воняет плодородием. Если в ней нет элемента секса, это не любовь, а что-то другое.

— Отец может любить дочь и без секса, — неуверенно возразил Жоржик.

— Это сказки для воскресной школы, — отмахнулся полковник. — Без секса он может иметь ее, как принадлежащую ему вещь, и стеречь, как собака сено. А любовь никому не принадлежит. Она возникает, как голограмма на пересечения двух лазерных лучей, и существует, пока есть энергия. Секса.

— Я вижу, ты эксперт по любви, — ухмыльнулся Жоржик.

— Ты тоже эксперт, не прибедняйся, — ухмыльнулся в ответ полковник. — Если бы тебе позволили, ты бы упал на колени и молился в экстазе у ног твоей Вальтро.

— А может, мне еще и позволят! — Жоржик заносчиво вздернул подбородок.

— Позволят, вне всякого сомнения, — сказал полковник. — Только не расшиби себе лоб об пол.

— Ты знаешь, — сказала Юлия, — мне нравятся эти двое пьяных стариков, особенно британец. В них чувствуется стержень, какое-то железо в них присутствует. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнула Вальтро. — Особенно, если сравнивать их с той шелупонью, которую мы встречаем на улицах. — Я люблю железо, — мечтательно сказала Юлия, — Холодное, серое железо. Оно ржавеет, — но из него делают оружие. А из золота делают цацки, оно ничего не стоит само по себе.

Глава 16

Это утро началось, как и любое другое утро этого тягучего и никому не нужного отпуска. Полковнику никто не пишет — полковник пишет сам. Он боится получить письмо из Британии, написанное чужим почерком или отбитое на компьютере. Он пишет: «Дорогая Лиз…» и знает, что Лиззи безнадежно больна и не может читать его письма, письма читает сиделка единственному человеку, который еще привязывает его к жизни. Полковник респектабельно пьян уже с утра, никто, кроме Жоржика, не отметил бы, что джентльмен уже нагрузился более чем одной рюмкой виски. Джентльмен хорошо выбрит, благоухает лосьоном, он принял душ и даже втолкнул в себя яичницу с беконом. Он в норме. Кто может сказать, что это не так?

Девчонка, которую все здесь называли Юлией, снова пригребла к берегу со своим «Никоном» и вышла на полянку, укрытую среди кустов ежевики. Могла ли Лиззи подождать? Могла ли Лиззи отнестись с пониманием к тому, что он делает? Полковник не знал этого, но его тело само вышло в соседнюю комнату, снабдилось там биноклем и поднесло бинокль к глазам, — оно, фак, — лучше знало, что ему делать.

Голая Юлия посмотрела в объектив, но полковнику показалось, что она смотрит прямо в его обнаженные глаза, он стиснул зубы и не отвел взгляд. Юлия развела колени, раздвинула губы и улыбнулась — в стиснутые зубы полковника.

Вальтро стояла в душе и озабоченно удивлялась, куда делась Юлия?

Жоржик, просыпаясь, заскребся под своим одеялом. Ему как всегда снилась Вальтро.

Полковник бросил бинокль на стол и налил себе рюмку виски — он знал, что в него попали, ему нужна была передышка.

Обычное утро обычного дня, солнце, как и миллиарды раз до того, вставало над Землей, не подозревающей, что вращается вокруг солнца, освещающего человеческий муравейник.

Вальтро вышла из душа и с удовольствием выпрямилась перед зеркалом, Жоржик выполз из-под одеяла и заковылял в туалет, полковник окончательно закрутил крышку бутылки, он принял решение. Юлия вдруг почувствовала себя плохо, «Никон» вспыхивал и вспыхивал, фиксируя ее тело, как покойницу в морге, ее сознание стало медленным-медленным, пока не угасло совсем.