Бегущая зебра - [20]

— У тебя было много мужчин? — спросила Вальтро.

— Если загибать пальцы, с которых я начинала, то пальцев не хватит, — расхохоталась Юлия. — С семи до четырнадцати — очень много. Потом — меньше. А сейчас я уже плюнула на них вообще. А у тебя?

— А у меня их вообще и не было, — после короткой заминки, ответила Вальтро.

— А ты любила кого-нибудь? — спросила Юлия.

— Нет.

— Тогда ты ничего и не потеряла, — уверенно сказала Юлия. — Каждый раз, когда ты даешь без любви, ты становишься беднее. Лучше уж воспользоваться правилом большого пальца — останешься при своих и не подхватишь сифилис.

— Эй, девки! — донесся снизу вопль Жоржика. — Эй, там, наверху!

Вальтро выглянула в окно.

— Ну, что?

— Почему ты бросила больных стариков на произвол судьбы? — заорал уже основательно поддатый Жоржик.

— Ты что, не видишь, у нас закончилось лекарство! — он поболтал в воздухе пустой бутылкой.

— Сейчас принесу! — крикнула в ответ Вальтро.

— А ты можешь принести нам бутылку сюда? — спросила Юлия. — Мы можем надраться здесь вдвоем и без них.

— Зачем? — удивилась Вальтро.

— А разве, чтобы надраться, нужна какая-нибудь причина? — усмехнулась Юлия.

— Ну, ладно, — кивнула Вальтро, — Сейчас обслужу их и вернусь.

Совсем стемнело, луна залила двор серебряным светом, полковник уже откланялся, Жоржик и Нелли все еще сидели за столом, предаваясь неспешной беседе и вентилируя утомленные организмы ночным воздухом. Жоржик посмотрел на окна второго этажа — в комнате Вальтро оранжево светилась занавеска.

— Похоже, Вальтро нашла общий язык с твоей внучкой, — сказал он.

— Я очень рада, — ответила Нелли. — Обеим девочкам это может пойти на пользу.

— В том, что мы делаем, есть качество чистого искусства, — сказала Вальтро.

Они лежали голые поверх постельного покрывала, их одежда была разбросана по полу рядом с почти пустой бутылкой виски.

— Ты имеешь в виду эту живопись? — Юлия лениво подняла колено и показала кровоподтек на внутренней стороне бедра.

— Я имею в виду, что в этом нет никакой цели и никакого смысла, кроме чистого кайфа, — ответила Вальтро.

— А чего, кроме кайфа, хотят все люди, которые трахаются сейчас по всему миру? — удивилась Юлия.

— Мужчина и женщина могут зачать ребенка, — сказала Вальтро.

— Ты думаешь, твои родители имели в виду тебя? — расхохоталась Юлия. — Каждый человек — это побочный продукт удовольствия. Если ему повезет, его смоют в унитаз сразу. А если не повезет, то через целую жизнь.

— Мне нравится твой оптимизм, — сказала Вальтро.

— Мне тоже, — сказала Юлия, — поэтому, раз уж я здесь, я буду получать кайф, имеющий смысл в самом себе. Это намного честнее, чем смывать плоды в унитаз.

— Это принцип чистого искусства, — задумчиво заметила Вальтро, — не имеющего никакой цели, кроме самого себя. Но некоторые называют это извращением.

— Некоторые дергают за ручку унитаза, — злобно отозвалась Юлия, — и называют это социальной справедливостью. Извращение — это плодить детей, которые сдохнут на помойке. Нас обеих выбросили голыми жопами на лед и напрочь отбили способность к деторождению. Но мы выжили, и все, что мы можем сделать, — это не отдать им своих детей, чтобы их убили на войне или превратили в рабочий скот. Так давай жить дальше и рвать, чем Бог послал, их детей, которые сожрали наших, — Юлия крепко хлопнула себя ладонью между ног, — и плевать и на их справедливость и на их сраные понятия. — Она подхватила с полу бутылку и одним глотком допила виски.

— Слушай, давай погоняем на мотоцикле, а?

— Мы сильно под газом, — сказала Вальтро. — Дело не в том, что опасно. А в том, что мне не хочется валяться посреди дороги кверху жопой в лопнувших от удара джинсах, я сама видела такое много раз.

— Ну, мы же интеллигентные женщины, сестричка! — Юля широко развела руками. — А интеллигентные женщины наводят марафет перед тем, как сделать глупость. Тогда они не валяются на дороге в задранных юбках, даже если и выжрали по бутылке водки.

Вальтро выглянула в окно. Луна, как прожектор освещала пустой двор, Нелли и Жоржик уже уползли спать.

— Ладно, — сказала она, — Трубка у тебя есть?

Зверь рвал пространство, пожирая колесами игрунтовку, и хруст кукурузного поля — ему было насрать на пересечение местности, он рычал, из пересечения хромированных рогов торчал вперед столб света. Луна прыгала на неровностях почвы, звездная пыль летела из-под колес, дыбом вставая до неба, до неба было — рукой достать. Столбы лунного света дырявили ночь, как картечь, прошибая занавес ночи вихрями светотени, ветер вздымал черно-белую гриву, прочь унося пожираемый мир, и жег обнаженную кожу ледяными искрами звезд.

Два городских полумальчика, два полуамерикэн-боя, двое юношей из хороших торговых семей — Тоник и Геник еще ранней весной раскинули сладкую сеть посреди кукурузного поля, окропив потом своих лиц каждое черное семя, упрятанное в теплую землю. Теперь, оставив «тойотку» на грунтовой дороге, они ползали меж кукурузных рядков, собирая заслуженный урожай, — драгоценные, восхитительно большие головки настоящего туркменского мака. И Тоник, и Геник были здравомыслящими, хоть и молодыми людьми, умеющими защитить свою собственность, — под рукой у Геника был топор, а у Тоника — обрез мелкокалиберного карабина. Они услышали рев двигателя и увидели свет, но мотоцикл надвигался слишком быстро, оставив им время, только, чтобы упасть на задницы. Тоник в панике вскинул ствол.