Бегство Короля - [3]

Но дождаться внука ей так и не пришлось. В один из ярких весенних дней, когда старые тополя во дворе покрываются клейкими зелеными листочками, Конкордия Илларионовна почему-то не пришла. Телефон не отвечал. Наташа встревожилась и на следующий день сама поехала навестить бабушку, она жила в огромной коммунальной квартире у Покровских Ворот, — но застала ее уже мертвой. Она лежала на кровати, одетая в допотопное черное шелковое платье с приколотой брошкой-камеей у горла, как будто в гости собиралась, и руки — морщинистые, узловатые, в старческих пигментных пятнах — были сложены на груди. Лицо ее разгладилось и даже помолодело, и только теперь стало заметно, что в молодости Конкордия Илларионовна была, пожалуй, редкой красавицей…

Потом, разбирая бабушкины вещи, Наташа нашла потертую тетрадь в кожаном переплете, исписанную убористым, почти нечитаемым почерком, и фотографию в серебряной рамке. С пожелтевшего картона улыбалась юная Конкордия Илларионовна, а рядом с ней, опираясь на бутафорскую мраморную колонну, стоял высокий широкоплечий молодой человек в военной форме — старой, еще с погонами царской армии. Наташа с трудом разглядела выцветший от времени бледно-лиловый штамп на обратной стороне «Карл Иогансон и сыновья» и дату, небрежно нацарапанную карандашом, — 29 августа 1914 года.

Да, выходит, не так проста была бабушка… О своей жизни она не рассказывала почти ничего, но французский язык на рабфаке точно не преподавали. Но больше всего Наташу поразило другое — молодой человек с фотографии был так похож на Максима! Те же глаза, разлет бровей, упрямая линия подбородка с ямочкой посередине. Недаром Конкордия Илларионовна так любила внука.

На похороны Максима не отпустили — то ли телеграмма затерялась где-то, то ли командование не сочло нужным. Когда брат вернулся домой, Наташа не сразу узнала его — серый какой-то, будто пылью подернутый. Он вернулся в институт, но учился уже без прежнего энтузиазма. Потом перевелся на вечернее отделение, а днем подрабатывал — разгружал вагоны на товарной станции, благо силой Бог не обидел. На все расспросы Максим угрюмо отмалчивался и подолгу смотрел в одну точку, думая о чем-то своем. Наташа даже пугалась в такие минуты — вроде свой, родной, привычный, но и чужой в то же время.

Много позже он рассказал ей про бунт в тюрьме, про то, как их, пацанов, отправили на усмирение, как стояли они в оцеплении, а там, внутри, был настоящий ад. Кто-то из офицеров скомандовал «Огонь!», все начали стрелять, и он сам, ошалевший от ужаса восемнадцатилетний мальчишка, не помня себя, палил в толпу из автомата…

Его тогда как прорвало — говорил и говорил. Наташа просто сидела рядом, слушала, кивала, а потом налила брату стакан водки и отправила спать. Непьющий Максим стакан послушно оприходовал и проспал часов двадцать, но на следующий день встал почти таким же, как прежде, до армии. Будто треснула каменная маска и стало видно, что человек под ней — живой.

Брат с сестрой сильно сблизились после той ночи. Потом еще было много всякого… Сначала мама пришла домой и, краснея как девочка, объявила, что ее сослуживец, пожилой одинокий вдовец, сделал ей предложение. Даже чудно было, что мама (мама, в ее-то возрасте!) может выйти замуж.

Однако так и произошло. Не было, конечно, шумной свадьбы, белой фаты и криков «Горько!», «молодые» просто зарегистрировались в районном ЗАГСе и уехали на месяц в Крым. А еще через полгода и вовсе переехали в славный город Санкт-Петербург, который тогда еще именовался Ленинградом.

В последний вечер перед отъездом мама пришла домой грустная. Она долго перекладывала какие-то вещи, излишне подробно рассказывала, где лежат запасы соли и крупы, объясняла Наташе, как заполнять квитанции на квартплату… Потом села у стола — и вдруг заплакала.

— Мамочка, ты что? — удивилась Наташа. — Ты ведь счастлива! И Иван Сергеича ты любишь.

— Люблю, — всхлипнула мама, — а как мне вас оставить?

— Да не переживай ты, мы ведь взрослые уже! Будешь к нам в гости приезжать, а мы — к тебе…

Мама постепенно успокоилась и снова начала говорить о том, что, убирая зимнюю одежду на лето, ее надо непременно перекладывать нафталиновыми шариками, что старое пальто с лисьим воротником еще можно переделать и носить, что Максиму надо непременно купить новые ботинки… Потом, вздыхая, достала из шкафа заветную шкатулку с украшениями.

— Бусы янтарные я, пожалуй, с собой возьму, а вот серьги с аметистами — тебе! Носи, они же тебе всегда нравились.

— Спасибо, мамочка, но не нужно… — слабо протестовала Наташа. Она вообще-то была равнодушна к украшениям.

— Нужно, нужно! Кольцо вот тоже возьми, оно мне мало. А вот это, — она протянула Наташе тяжелое, старинное золотое кольцо с синим камнем, — это еще Конкордия Илларионовна подарила, когда мне твой отец предложение сделал. Я и не носила его совсем… Ты его Максиму отдай, когда женится. Бабушка просила — пусть обязательно подарит своей невесте.

Наташа взвесила украшение на ладони, удивилась, какое оно тяжелое, полюбовалась игрой света в глубокой синеве… И припрятала в дальний угол комода — от греха подальше. Честно говоря, она давным-давно забыла о нем, а вот сейчас, в эту долгую бессонную ночь, вспомнила почему-то.