Бегом с ножницами - [7]

— Хотите кофе? У меня растворимый, без кофеина, — предложила она.

Он попросил сандвич с болонской колбаской и хреном. Потом взглянул на меня и подмигнул:

Ты особо не тревожься насчет родителей, старик.

Мы как-нибудь все уладим.

Я молю Бога, чтобы Норман окончательно не рехнулся. Однажды он дойдет до ручки и перебьет нас всех, — говорила мама, делая доктору сандвич.

Хватит, — громко прервал ее доктор. — Не надо так говорить при ребенке. Его надо успокаивать, а не пугать.

Мама ответила:

— Да, правда, я знаю. Извините. Огюстен, я сейчас просто очень расстроена. Нам с доктором надо поговорить.

Потом она повернулась к нему и понизила голос:

Но я боюсь, доктор. Я всерьез считаю, что наша жизнь в опасности.

А можно мне вот этого? — прервал ее доктор, показывая на хот-дог, который он заметил, когда мама убирала в холодильник салат.

Она даже растерялась.

— Вы хотите ход-дог? Вместо того сандвича, который я только что сделала?

Доктор потянулся к холодильнику и вытащил сырую сосиску. Откусил.

— Нет-нет, только это. Для повышения аппетита. —

Доктор улыбнулся. Когда он жевал, кончики его усов прыгали.

Доктор Финч мне нравился. Румяный, веселый, каждую минуту готовый улыбнуться, он действительно походил на Санта-Клауса. Правда, трудно представить, как он спускается по трубе — так же трудно, как вообразить его в белом халате. Он определенно не выглядел, как настоящий доктор, из тех, кого я боготворил. Скорее, его место было в большом магазине, где детишки залезали бы к нему на колени и шептали бы на ухо просьбы принести в подарок новенький велосипед.

Со временем мама все чаще и чаще обращалась к доктору Финчу, а мне приходилось постоянно напоминать самому себе, что он настоящий врач.

Так он настоящий медицинский доктор? — постоянно уточнял я у мамы.

Да, — с раздражением отвечала она, — он именно доктор медицины. Как я говорила тебе уже сто раз, степень он получил не где-нибудь, а в Йельском университете.

Раз я даже спросил, где она его откопала, представляя себе, как мама листает потрепанный справочник «Желтые страницы» или читает объявления в общественных туалетах.

— Меня направил к нему твой собственный врач, доктор Лотье.

Однако подозрения не отступали. Дело в том, что его кабинет, вместо того чтобы выглядеть великолепно, по-медицински стерильно, представлял собой несколько захламленных комнат на верхнем этаже офисного здания в Нортхэмптоне, Бледно-желтая краска, покрывающая стены, отваливалась хлопьями, плетеная мебель казалась едва живой, возле стены стоял старый серый металлический шкаф, а на него взгромоздилась кофеварка. Украшением служили постеры с изображением воздушных шариков и разноцветной радуги. Все покрывал толстый слой пыли. За приемной следовала комната, в которой хранились какие-то ящики и журналы десятилетней давности. Из нее вы попадали непосредственно в кабинет, где доктор принимал пациентов. Чтобы проникнуть во внутреннюю комнату, надо было пройти через две двери, одну за другой. Мне очень нравились эти двойные двери и очень хотелось иметь такие у себя дома, в своей комнате. Словно Санта-Клаус, доктор Финч дарил подарки. Он мог, например, подарить пресс-папье с выгравированным логотипом какого-то фирменного лекарства. Или банкноту в пять долларов, которую я мог потратить здесь же, внизу, в аптеке, где тогда еще продавали газировку. Причем глаза его свер-кали так, словно он обещал и еще подарки, потом, чуть позже; всегда казалось, будто он прячет за спиной какой-то приятный сюрприз.

Каждую субботу я ездил вместе с родителями в нашем коричневом «додж-аспене» в Нортхэмптон. Родители всю дорогу курили сигарету за сигаретой. Мама иногда отпускала какие-нибудь замечания, например, что у отца из ушей пахнет навозом. А он иногда замечал, что она вонючая сучка или что-нибудь в этом роде. Помимо этого не произносилось ни слова.

Сначала они заходили к доктору по очереди: первым отец, за ним мама. Потом вместе. Процесс занимал целый субботний день, а обратный путь обычно пролегал через «Макдонаддс». Родители не заказывали там ничего, зато я — двойную порцию всего. Оба они смотрели, как я ем, и время от времени предупреждали:

— Не подавись, ты слишком быстро глотаешь.

Пока родители торчали у доктора Финча, я сидел на плетеном диване и разговаривал с секретаршей доктора, которую звали Хоуп. У нее были высокие скулы, как у индийской принцессы, и невероятно густые, длинные, прямые черные волосы, которые она иногда стягивала в «конский хвост» и скрепляла кожаной заколкой в форме бабочки. Хоуп носила узкие черные брюки и вязаные кофты, даже летом. И обязательно какое-нибудь интересное украшение: или брошку в виде слона, или сережки в виде божьих коровок, или серебряный браслет из двух собак, старающихся поймать друг друга за хвост.

А у вас есть белая шапочка? — спросил я.

Она улыбалась:

Что ты имеешь в виду? Морскую фуражку?

— Нет, — отвечал я. — Шапочку, какие носят регистраторши у настоящих докторов. Ну, например, в больнице в Спрингфилде, куда я езжу делать уколы, они в белых шапочках, как медсестры.

Хоуп засмеялась:

— Ах, вот что! Да нет, я не такая регистраторша. У нас здесь все не официально, разве не видишь?